– Разглядеть тебя охота. Да ладно, после! Счас, краюху дам, да квасу. Поешь и ложись на лавку. Потом все решим, – затараторила старушка.
Почему-то тетке Катерине вспомнилась деревенская юродивая. В Березовке, на другом конце проживала глухонемая женщина, которая не говорила и не слышала с самого рождения. Когда ей чего-то нужно было – громко мычала, махала руками. Со стороны виделась, как сумасшедшая.
Еще раз взглянула на племянницу и улыбнулась: Маша на умалишенную не похожа. Всему виной жуткий случай, когда мать в петле увидела. Просто в голове что-то отключилось разом. Кто знает, может, потом заговорит бедняжка?
Маша, хоть и находилась в смятении, от жизненных перемен и неясности судьбы, поняла, что попала в нужное место: «Я ей родная, здесь спокойнее будет, не то, что в приживалках. Во всем помогу, скрашу старость. Стыдно, что Бабой-Ягой представила».
Она, не имея речи, часто разговаривала сама с собой, размышляла. В хорошенькой головке всегда была какая-то фантазия. Внутренние диалоги зачастую давали стимул быть сильной. Но больше всего ей нравилось петь. Услышит песню, запомнит, и повторяет по нескольку раз. Одно непонятно – в голове слова есть, а наружу почему-то не выходят, застревают внутри.
Сейчас подумала: «Нужно обязательно понравиться тетушке». Съела ржаную корочку, запила кислым квасом и прилегла на лавку, как та велела.
Вот так и появилась в Березовке новая жительница, которую Катерина ласково окрестила – Манюшкой. Березовские так же кликать стали. Девчушка, к любому труду приучена, на все руки горазда: помыть, постирать, копать, за скотом ходить. Грязную избу в два счета промыла, тряпочки отстирала, пауков повывела.
Старушка довольнехонька. Запала в сердце сиротка. Деревенским соседям, с кем знакомство водила, нахваливала, с гордостью и любовью рассказывала, что преображения в доме случились – чистота и порядок. Мнение о прибывшей сложилось хорошее. Да и видели, что и вправду умница, скромница и хозяйственная. Мимо пройдет, улыбнется, головой кивнет. Не девушка – золото!
Катерина в Березовке тоже чужая. Приживалась постепенно, через страдания и боль. Пожилая женщина в молодости красавицей была. Даже в старом возрасте отпечаток былой красы остался: ясные синие глаза, открытый взгляд, русая коса до пояса. Родовая у них такая: все женщины синеокие, светловолосые.
Жила в городе. Дом новый, хозяйство богатое, достаток и порядок во всем. Муж на лесопильне трудился, прилично зарабатывал. Сыночков родила, только те – один – семи лет, другой – пяти в одно время померли, животами мучились. Бедные крохи! Горе тяжело пережила, поседела. Других чад бог не дал.
Жили, заботясь, друг о друге, покуда не настигла новая беда. Поехал супруг на лесозаготовку. Дерево то, наверное, два века стояло, пока его спилить не решились – огромный дуб, кронами в небо со стволом необхватным. На весь лес один такой вымахал, желудями всю землю вокруг осыпал. Вся деревня ходила собирать, таскали ведрами, корзинами, забивая закрома.
Пилили двуручной пилой. Кора плохо поддавалась, словно железная, разве, что крошилась мелкой стружкой. После, когда до мягкой древесины дошли, все равно помучиться пришлось. Пока старались-трудились, планы строили: видишь ли, древесина-то ценная, хоть ложки из нее режь, хоть табуретки с лавками. Когда дуб задумал свалиться, напарник прочь отскочил, а муж опору держал. Ну, где человеку против такого исполина выстоять?
