– Как? – поинтересовался Николаев.
– Ведмедик клишоногий, – рассмеялся Алексашенко.
И остальные рассмеялись.
– Что, и на конфетах так пишут?
– Наверное, так и на конфетах пишут, – ответил Алексашенко
– Ведмедик клишоногий. Умора! – улыбнулся Николаев.
Послышались шаги в коридоре.
– Геночка идёт, – прошептал Алексашенко.
Как только Пятых вошёл, все стали принюхиваться и смотреть на его туфли: не принёс ли собачьего подарочка с улицы. Вроде пронесло. Он молча обошёл всех и с каждым поздоровался за руку, хотя утром был на работе. Видно, забыл. Почему Пятых опоздал на сорок пять минут и снова здоровается, никому и в голову не приходило спросить. Обидится ещё. Был он в своём обычном состоянии – в задумчивости.
– Гена, чаёк будешь? – спросил Забелин, вставая из-за стола. – Я недавно заварил. Свежачок.
Пятых кивнул. Забелин осторожно, чтобы, не дай бог, не сдвинуть бумаги на его столе движением воздуха, подошёл к чайнику, налил в стакан заварки и спросил:
– Сколько тебе сахара?
– Ложек семь, – сказал Пятых задумчиво.
Забелин насыпал, немного размешал и вместе с ложкой бережно поставил стакан ему на стол.
– Спасибо, Женя, – бросил благодарный взгляд Пятых.
Потом Забелин налил себе чаю и обратился к Алексашенко и Николаеву:
– Мужики, чай будете?
Те отказались. После чаепития Забелин и Пятых закурили. За компанию с ними задымили и Николаев с Алексашенко.
«Почему Генурчик не сел в автобус? Что он всё кругами ходит? Как узнать?» – думал Николаев, украдкой поглядывая на Пятых, и не находил ответа на эти вопросы.
– Гена, чем вчера вечером занимался? – спросил Пятых Забелин.
У них были приятельские отношения. Они часто говорили о семейных проблемах, рыбалке (Пятых был заядлым рыболовом, по субботам и воскресеньям ходил рыбачить на местную речушку), о других вещах.
– Да ты знаешь, Женя, вчера стирку затеял. Накопилось много белья. Штук тридцать носков, трусов больше десятка, маек полно… штук пятнадцать. Заглянул в кладовку, а она доверху шмотьём забита. Думаю: надо стирать. Да и Наташка шипит: «Давай стирай, всю квартиру грязными носками завалил!» Сам знаешь, как бабы над душой стоят. Так и тянется рука дать ей по морде… Пришлось стирать.
Всех удивило и рассмешило огромное количество белья, которое накопилось у Пятых, особенно носков. Стали, не таясь, смеяться. Смеялся со всеми и Пятых своим необыкновенным лошадино-козлино-ослиным смехом с примесью звука тормозящего перед остановкой трамвая, кривя рот на правый бок и закрывая левый глаз.
– Как же так получилось, Гена? – спросил Забелин, продолжая смеяться.
– Да ты знаешь, Женя, – Пятых посерьёзнел, – из-за моей практичности. Поношу с недельку носки, трусы и майку – и бросаю их в кладовку. Жду, когда побольше накопится, чтобы в машинке постирать. Что по одной штучке стирать? Непрактично…
На улице послышался громкий лай и собачий визг. Все встали со своих мест и подошли к окну. Увидели трёх псов, гавкающих вслед собаке. Видно, барбос зашёл на их территорию и они его проучили.
В конторе в тот летний день было жарко, да и накурили к тому же. Алексашенко открыл окно, чтобы проветрить.
– Живут по жестоким законам природы. Защищают свою территорию от чужаков. Лишний рот им не нужен, – сделал вывод Николаев и сел за свой стол.
Остальные последовали его примеру.
«Ну и чудак этот Гендурик», – подумал Николаев, вспомнив про его стирку.
Стали говорить о собаках. Алексашенко рассказал, что у его знакомого есть бультерьер, у которого такие сильные челюсти, что может разгрызть любые кости. Даже крупные говяжьи мослы грызёт только так. А Забелин поведал, что у его знакомого в однокомнатной хрущёвке живёт кавказская овчарка. Она такая огромная, что жрёт за четверых, а псиной так несёт из квартиры, что с улицы слышно.
