– По одному заходить! – строго велел он, вовсе не надеясь на послушание, и встал у изголовья рядом с доктором. Началась церемония прощания. Старуха у всех просила прощения, наставляла, как дальше без неё жить, каждому что-то шептала на ухо. Её сёстры зашли вместе первыми и вышли обратно вместе же, с поджатыми губами и дрожащими подбородками, смахивая с глаз мелкие слезинки: умирающая сестра позаботилась о будущем любимых «девочек», солидным документом закрепив их право проживать в родовом имении, в Осиновке, да и денег им оставила изрядно. Сухонькая старенькая приживалка прятала лицо в измятый промокший платок, рыдая от горя и признательности: благодетельница назначила ей щедрое содержание. Дочери, тоже войдя к матери все вместе, тихо плакали и целовали мамины руки, и, покинув покои, бессильно рухнули на стулья: в сей тяжёлый момент их мало интересовало материальное, им нужна была живая мама. Над ними захлопотала прислуга, а мужья по очереди пошли прощаться со своей властной тёщей. Выходили они со скорбно-задумчивыми лицами, пряча в глазах довольную искорку: тёща дала понять, что они заслужили её благосклонность, и вознаграждение будет очень достойным. Разновозрастные внуки шли в покои, испуганно оглядываясь на родителей, и возвращались с мокрыми глазами, крепко сжимая в ладошках золотые монеты – прощальный бабушкин подарок.
Наконец остался последний внук – десятилетний Петруша. В отличие от братьев, сестёр, кузенов и кузин, он нисколько не боялся идти к бабушке. Напротив, ему было любопытно, к тому же мальчик очень хотел получить золотую монету. Петруша смело вошёл в комнату и выжидающе посмотрел на лежащую в постели старуху. Марфа Митрофановна, полулёжа в подушках, устало взглянула на своего самого любимого внука. Она уже весьма утомилась от прощания с родственниками, у неё болело в груди, испарина покрыла лоб и всё тело, а покашливания становились непрестанными. Лёгкий кружевной чепец сдавливал голову, и старуха сняла его. Шустрая Дуняша, вызванная доктором, ловко заплела тяжёлые волосы в толстую косу, покоившуюся сейчас на груди умирающей.
