Марго Мертц все уладит - страница 2

. Ни я, ни Бет не пересекались с ним на уроках, но, как и вся школа, сходили по нему с ума. Мы не раз видели, как он с приятелями раскачивает торговый автомат, чтобы бесплатно вытащить чипсы. Слышали, как учителя в коридоре вопрошают: «Мистер Хайнц, вы почему не на уроке?» Он был нашим любимчиком, ожившей мечтой, совершенно далекой от реальной жизни, поэтому мы с Бет могли проецировать на него любые фантазии. Оттого мы удивились вдвойне, когда в один прекрасный день он позвал Бет на свидание. Настоящее, реальное, не воображаемое свидание с самым сексуальным парнем школы, приятно пахнущим треской.

Знали бы мы, какой Крис на самом деле мерзавец! «Свидание» заключалось в том, что он весь вечер пытался споить Бет, не слушая протестов, потом ощупал ее во всех местах и засунул язык ей в горло, как в порнофильмах, которые смотрел без устали последние три года. Когда Бет стала возмущаться, Крис разозлился и велел ей проваливать. Наутро он растрезвонил, будто Бетани ему отсосала, и дал ей прозвище Бет Глубокая Глотка (нет бы что-то умное придумал!). Ее тут же начали отмечать на всем, что прямо или косвенно связано с минетом (от леденцов до магазинов интимных товаров), и завалили ей почту порногифками. Неделю спустя… Бетани попыталась покончить с собой.

Беда в том, что у Бетани была настоящая депрессия. Не такая, как у меня в шестом классе, а намного серьезнее. Очередной пик болезни пришелся на ту пору, когда она пошла с Крисом на свидание. Не самый удачный момент, чтобы подвергнуться сексуальным домогательствам, а потом прослыть шлюхой.

Остаток года Бет провела в психиатрической лечебнице, затем переехала в Колорадо к бабушке и дедушке. Видимо, ей и впрямь пришлось несладко, потому что, уехав, она оборвала все ниточки, которые связывали ее с Норт-Вебстером. В том числе со мной.

Хотя нет, не совсем. Я поклялась писать ей каждую неделю и рассказывать о своих делах. Дружба не может умереть из-за одного озабоченного козла. Бетани, правда, ни разу не ответила, но не беда. Ответит, когда будет готова.

Я решила поступать в Стэнфорд с восьми лет. С тех самых пор, как мне по ошибке доставили буклет, адресованный моему соседу сверху, некоему «Джеймсу Маккартни», которого я в глаза не видела. Я открыла конверт и обомлела. Не знаю отчего: то ли от видов кампуса, то ли от улыбок успешных выпускников вроде Сергея Брина*, Ларри Пейджа* и Сандры Дэй О’Коннор**[5]. До этого момента я очень смутно представляла, что такое колледж, но, как выяснилось, это идеальное место для прокачки мозгов. Место, где ценится трудовая этика. Место, где я буду считаться нормальной. С того дня я потеряла покой. Другие девочки гадали, кому из рок-звезд отдать свою девственность, а я сохла по Стэнфорду. То есть буквально мечтала ему отдаться. (Да-да, занялась бы сексом с колледжем. И мне ничуточки не стыдно.)

Представьте мой ужас, когда через пару месяцев после отъезда Бет родители усадили меня на диван и произнесли зловещую фразу: «Нам надо серьезно поговорить». (Я думала, беседа предстоит о сексе – и, честное слово, лучше бы оно так и было.) Мне сообщили, что денег на колледж больше нет. Если хочу поступать – то исключительно своими силами. Нет, я, конечно, не рассчитывала, что мне оплатят все годы учебы. В конце концов, папа у меня владелец химчистки, а мама и вовсе медсестра. Мы не какие-то богачи. Но мои родители знали, что я мечтаю о колледже. Они обещали найти деньги. Говорили, у них есть какой-то план.