На углах коробки висели шелковые кисточки, а на крышке топорщился желтый бант.
– Лора, так ничего, если я подарю Ванде коробку?
– Пустые коробки никто не дарит…
– А если с кисточками?
– Все равно нельзя.
Марийка снова улеглась в постель, но долго не могла заснуть. Она все думала, что бы такое подарить Ванде, и ничего не могла придумать.
– Разве ж можно без подарка, – вздыхала она. – Шамборщиха-то небось рассердится…
Шамборский был жандармский полковник.
Все дети во дворе боялись его. А еще больше они боялись его толстой крикливой жены. Шамборщиха вмешивалась во все: как хозяйка, ругала дворников за плохо подметенную панель, отчитывала чужих нянек за то, что плохо смотрят за детьми, горничным запрещала во дворе вытряхивать ковры.
Полковник Шамборский, белокурый, худой, с длинным носом, был очень молчаливый человек и ни с кем во дворе не разговаривал.
– Мой папа все может сделать!.. – хвасталась Ванда. – Он кого захочет, того и посадит в тюрьму. Даже Сутницкого может посадить.
Но ребята Ванде не верили. Они все-таки считали, что Сутницкий важней Шамборского.
* * *
Поля давно уже храпела, а Марийка лежала рядом и все никак не могла заснуть.
Простыня и тюфяк сбились в сторону, у Марийки болели бока от холодной железной рамки кровати.
«Ну что бы это подарить?.. – думала она. – Что бы это подарить? Уж если шелковая коробка не годится, так и думать нечего про стеклышки, пробки да пуговицы. Вот разве еще боярышня?»
Марийка приподнялась, спрыгнула с кровати и подбежала к печке. Вытянув руку вперед, она нащупала на заслонке коробок спичек, чиркнула спичкой и зажгла маленький огарок. По стенам запрыгали тени, блеснула медная кастрюля на полке, осветился кусок потолка с темным сырым пятном, похожим на собаку.
Заслонив ладонью огонь, Марийка подошла к шкафчику и выдвинула ящик. Там среди просыпанной соли валялись истрепанные карты, несколько гвоздей и пестрая открытка с боярышней. На голове у боярышни был надет кокошник, разукрашенный самоцветами, на шее в несколько рядов висели яркие бусы. Марийка вынула открытку и поднесла к ней огарок. Тут только стало заметно, что розовое лицо боярышни все засижено мухами, а по кокошнику расплылось жирное пятно. Нет, не годится такой подарок! Эх, жалко, что бабушки нет в городе! Уж конечно, бабушка отыскала бы в своем сундуке какой-нибудь подарок для Ванды. Но бабушка и дедушка уехали в Минск к своей дочке и, наверно, вернутся не скоро. А может быть, и совсем не вернутся. Марийка вздохнула, задула свечу и полезла на кровать. Долго она лежала, прислушиваясь к тиканью ходиков, и только под самое утро спохватилась: – Вот дура я! Надо будет к Саше-переплетчику сходить. Уж он-то наверняка что-нибудь придумает…
И Марийка сейчас же заснула.
Утром Марийка рано встала и, умывшись под краном, хотела сразу же бежать к Саше. Но не тут-то было. Мать заставила ее вынимать косточки из вишен, приготовленных для компота. Марийка сидела с миской на коленях и железной шпилькой вынимала косточки. Пальцы у нее были красные и липкие от вишневого сока. То и дело она посматривала на часы. Маятник ходиков мерно покачивался и скрипел, железные стрелки медленно двигались по картонному циферблату, разрисованному розами. Утюг, привязанный вместо гири, опускался все ниже и ниже. Было уже без четверти одиннадцать. В шесть часов надо идти на именины, а у Марийки еще нет подарка, и она даже не знает, что подарить. Она так беспокоилась, что съела только четыре вишни.
