Маруська в слезы и на груди у меня сморкается. Я перевожу вопросительный взгляд на Мироныча. А он бледный то ли от лунного света, то ли еще от чего. Я на портал киваю, мол, может, лучше от него подальше пойти?
– Излучения нет, – тихо говорит Мироныч. – Но от портала лучше отойти!
Тут Маруська бросает взгляд на валун и оседает в моих руках. Вдвоем с Миронычем затаскиваем ее домой и на любимый ее диванчик укладываем. Мироныч дышит тяжело и показывает, что жажда у него сильная. Сейчас умрет, если не выпьет. Наливаю я ему одну стопочку, вторую… После четвертой возвращается к нему дар речи и начинает он свой рассказ под мирный храп моей благоверной.
– Пошел я по делу, – так Мироныч всегда про свои сталкерские выходы рассказывает, – приближаюсь осторожно к порталу, к ощущениям прислушиваюсь – тело молчит, значит, все спокойно. Вдруг шорох – из-за кактусов ваших Маруська выходит и тянет за собой на поводке собаку твою новую. А та не хочет идти, упирается. Встала и стоит, голову опустила, усы к земле прижала. Маруська вокруг нее кружится: то потянет, то сзади подталкивать начнет. Я уж, грешен, думал ей подсобить маленько. Уж очень она смешно пыхтела, видно было, что очень ей хотелось до портала твоего Лютика дотянуть. Освободиться от конкурентки. Бабы же они дуры, ничего дальше своего носа не видят. Втемяшат себе в голову – чудище, а что пользы от него море – не хотят замечать.
– Ладно, дальше давай! Философ!
– Ну так вот, только я к ней шагнуть дернулся, как из портала настоящее чудовище выходит. Блин, я такого страха даже от чертовой кобылки не получал, когда у меня сердце остановилось! Вылитый тираннозавр! Как он только из портала вылез! Ну, может, велоцираптор. Я в них не разбираюсь, да еще в темноте. Только вижу, что он пасть прямо над супругой твоей раскрывает и слюна уже на нее капает. Тут Маруська отмирает и с криком бросается бежать. Я вскидываю ружье, но пока прицеливаюсь в глаз динозавра, вижу, что он за Маруськой поворачивается бежать. А я прицелиться не могу. И тут эта пигалица медведка, подскакивает, взлетает и на морду ящеру пикирует. Да прямо в глаз. Монстр мордой вертит, ревет, а медведка ему глаз выедает. Наконец сбросил он ее и деру обратно в дыру, я только успел дух перевести. Смотрю, Маруська ко мне бежит. Увидела лежащую медведку, завопила, еле я ее оттащил, чтобы та ее в агонии не поцарапала. Вот, брат, дело! А ты все проспал! Надо нам не флаги у портала вывешивать, а заслонку на динозавров ставить. Если один приперся, то и другие могут.
Посидели мы еще с Миронычем, прикинули, из чего заслонку делать. Много он всякого барахла из портала натащил. Пусть для дела послужит. Еле его выпроводил. Надо было мне одно важное дело сделать. Пока медведка не совсем застыла, я ее обратно в портал бросил. Вдруг искривление что-нибудь с ней там сделает, и вернется ко мне моя верная медведка в новом обличье.
Стою я у портала, губы сжимаю, а у самого слезы на глаза наворачиваются. Слышу, Маруськины шаги – и руки мягкие меня обхватывают. И грустно мне так становится, что не ценила она то, что имела. И меня не ценит. А вот исчезну я, и будет тогда жалеть. А она уже целует меня в шею и шепчет она мне на ухо:
– Ну хочешь, я, если у нас мальчик родится, Лютиком его назову?
– Тьфу ты, господи! – вздыхаю я. – А если девочка, то Медведкой? Нет уж! Давай мы детям человеческие имена дадим.
