– Садись и пиши, – приказала она.
– Не буду, – я не двинулся с места.
– Что?! – Антонина встала и начала надвигаться, будто грозовая туча.
– Я уже сказал, что не могу!
– Ишь ты, какой занятой! И когда же вы почтите нас своим присутствием? – издевательски спросила Антонина.
– Завтра… или послезавтра.
Сочтя разговор оконченным, я повернулся и пошел к двери.
– Куда пошел?! – злобно взвизгнула Антонина. Вскочив со стула, она пребольно схватила меня за плечо и развернула к себе. Я покачнулся и, чтобы удержать равновесие, взмахнул рукой в сторону.
– Что?! – выпучив глаза, заорала Антонина. – Ты на меня замахнулся? Может, еще ударить захочешь?
Минут пять она еще орала, брызжа слюной, потом трусцой побежала в учительскую, а я отправился домой.
На следующий день выяснилось, что она разнесла по всей школе, будто я с ней дрался, что окончательно закрепило за мной репутацию подонка, мерзавца и вообще – врага рода человеческого.
А репутация – вещь прочная. Возникнув один раз, она преследует потом тебя неотвязно, как тень.
Летом я отправился в лагерь, надеясь сменить нездоровую школьную обстановку, а также найти новых друзей вместо успевших меня изрядно достать Чепцова и Долинина. И надо же такому случиться, что в моем отряде оказалась одноклассница, одна из тех противных девочек-всезнаек, которые постоянно везде лезут со своим собственным мнением (впрочем, всегда совпадающим с «генеральной линией») и то и дело выступают на разного рода собраниях, причем с таким видом, точно они по меньшей мере Зоя Космодемьянская, которую за убеждения по сорокаградусному морозу ведут на расстрел. То ли от пустоты своей плоской, как школьная доска, жизни, то ли от начинающей именно тогда пробуждаться тяги к хулиганистым представителям противоположного пола, говорить ни о чем, кроме как обо мне, она не могла. Периодические встречи со мной в классе и школьном коридоре были, судя по всему, самыми ужасными и, соответственно, самыми яркими впечатлениями в ее жизни. Столкнувшись со мной в лагере, да еще в одном отряде, она, естественно, тут же неимоверно возбудилась и моментально всем рассказала о моих подвигах: о том, что я хулиган и двоечник, мерзавец, который не учит уроков, рвет книжки, ведет асоциальный образ жизни и периодически избивает своего классного руководителя. Эти «шу-шу-шу» по углам продолжались пару дней.
В результате весь отряд от меня начал шарахаться, а вожатые смотрели косо и постоянно ждали какого-то подвоха. Смену я провел в гордом одиночестве, недоумевая, почему ко мне столь враждебно относятся люди, которых я даже не знаю.
Впрочем, это был не единственный случай, когда у меня возникали в лагере трудности. Сплавляли меня туда каждое лето, так что опыт был довольно обширным. Например, в лагере была некто Зуева. Вообще-то сказать о ней «была» вряд ли правильно. Дело в том, что номинально это была, как следует из фамилии, девка, но по внешности и поведению…В общем, носила она короткую кучерявую прическу, была коренастой, широкоскулой, ходила по-мужски вразвалку, отличалась агрессивностью нрава и чуть что – сразу же предлагала: «Давай, выйдем!» В лагерь она ездила каждый год с первой по третью смену, знала всех, все знали ее, и где бы что ни происходило (от пионерской линейки до драки стенка на стенку), там обязательно маячила широкая, словно репа, голова Зуевой. В чемодане она постоянно возила с собой бутсы и гетры, потому что играла в футбол на чемпионате лагеря. Всегда и везде вела себя как «основная», с «реальными пацанами» водила дружеские отношения, при встрече разлаписто здоровалась за руку, в речи употребляла слова «в натуре» и «западло», а во время разговора то и дело сплевывала через зубы.
