Вдруг на утесе, под «Пальцем», сверкнул огонек. Грянул ружейный выстрел, наполнив пустоту и молчание ночи. Что-то шлепнулось в переплет кошовки и шарахнулось затем по кустам.
«Убивец» кинулся было к утесу, как разъяренный, взбесившийся зверь, но тотчас же остановился.
– Слышь, Коська, – сказал он громко, глубоко взволнованным голосом, – не дури, я те говорю. Ежели ты мне теперича невинную животину испортил, – уходи за сто верст, я те достану!.. – Не пали, господин! – добавил он сурово, обращаясь ко мне.
– Мотри и ты, «убивец», – послышался от утеса чей-то сдержанный, как будто не Костюшкин голос. – Не в свое дело пошто суешься?
Говоривший как будто боялся быть услышанным тем, к кому обращался.
– Не грози, ваше степенство, – с презрением ответил ямщик. – Не страшен, небось даром что с бакланами связался!
Через несколько минут лог под «Чертовым пальцем» остался у нас назади. Мы выехали на широкую дорогу.
III. «Убивец»
Мы проехали версты четыре в глубоком молчании. Я обдумывал все случившееся, ямщик только перебирал вожжи, спокойно понукая или сдерживая своих коней. Наконец, я заговорил первый:
– Ну, спасибо, приятель! Без тебя мне, пожалуй, пришлось бы плохо!
– Не на чем, – ответил он.
– Ну, как не на чем? Эти молодцы, видно, народ отчаянный…
– Отчаянный, это верно!
– А ты их знаешь!
– Костюшку знаю… Да его, варвара, почитай, всякая собака знает… Купца тоже ранее примечал… А вот того, который остался, не видал будто… Видишь ты, понадеялся на Костюшку, остался. Да нет, Костюшка, брат, не того десятка… Завсегда убегает в первую голову… А этот смелый…
Он помолчал.
– Не бывало этого ранее, никогда не бывало, – заговорил он опять тихо, покачивая головой. – Костюшка его откуда ни то раздобыл… Скликает воронья на мою голову, проклятый…
– Почему они тебя так боятся?
– Боятся, верно это!.. Уложил я у них тут одного…
Он остановил лошадей и повернулся на козлах.
– Погляди, – сказал он, – вон он, лог-то, виднеется, – погляди, погляди!.. Тут вот, в этом самом логу, я этого человека убил…
Мне показалось, что, когда он высказывал это признание, голос его дрожал; мне показалось также, что я вижу в его глазах, слабо освещенных отблеском востока, выражение глубокой тоски.
Повозка стояла на гребне холма. Дорога шла на запад. Сзади, за нами, на светлеющем фоне востока вырисовывалась скалистая масса, покрытая лесом; громадный камень, точно поднятый палец, торчал кверху. Нортов лог казался близехонько.
На вершине холма нас обдавало предутренним ветром. Озябшие лошади били копытами и фыркали. Коренная рванула вперед, но ямщик мгновенно осадил всю тройку; сам он, перегнувшись с облучка, все смотрел по направлению к логу.
Потом он вдруг повернулся, собрал вожжи, приподнялся на козлах и крикнул… Лошади сразу подобрались, подхватили с места, и мы помчались с вершины холма под гору.
Это была бешеная скачка. Лошади прижали уши и понеслись, точно в смертельном страхе, а ямщик то и дело приподнимался и без слова помахивал правою рукой. Тройка как будто чуяла, хотя и не могла видеть этих движений… Земля убегала из-под колес, деревья, кусты бежали навстречу и будто падали за ними назад, скошенные бешеным вихрем…
На ровном месте мы опять поехали тише. От лошадей валил пар. Коренная тяжело дышала, а пристяжки вздрагивали, храпели и водили ушами. Помаленьку они, однако, становились спокойнее. Ямщик отпускал вожжи и ласково ободрял коней…
