5-я глава
Ребятки, ты и ты, – обратился дед к Женьке и Сашке, – будете спать здесь, – он указал на две старинные металлические кровати, стоящие вдоль стен с проржавевшими хромированными спинками, оснащенные дырявыми, видавшими виды матрасами и подушками, примерно в таком же состоянии. Женька глянул на Сашку, чтобы убедиться в его протестной реакции, но тот сделал жест рукой, отвергающий бунт против кроватей в любой форме.
– Нет ничего страшнее в этой жизни, чем то, что я пережил сегодня возле Ворот! – его слова прозвучали твердо и убедительно. И это было реально самое жуткое, с чем он столкнулся в своей жизни в тот день…
Парни неохотно заняли свои скрипучие спальные места.
– Григорий, а Вы будете почивать на верху, на втором этаже. – глаза Григория округлились от странного заявления, – он сразу же представил "съезжающий" второй этаж. – Я еще с Вами посоветоваться должен, как с хорошим хирургом, – Мишка ведь не просто так Вас пригласил! – дед указал на узкую деревянную лестницу, ведущую на верх.
Разумовского несколько успокоило объяснение деда о консультации, ведь желание отделить его ото всех на жутком втором этаже, поначалу повергло его в легкий испуг. "Ладно, Мишка предупреждал же, что нельзя заходить только за "периметр"!" – продолжал успокаивать он себя, поднимаясь по ветхим ступеням с огромной осторожность: доски ступеней настолько обветшали, что могли треснуть под его мощной фигурой в любой момент. Дед поднимался впереди, очень ловко перескакивая опасные участки лестницы.
Верхний этаж заканчивался островерхой крышей, она поддерживалась перекосившимися балками, образующими пирамидальную конструкцию. Тарабанивший по крыше звук дождя, усиливался металлическим покрытием крыши и конструктивными элементами, создавая завораживающий и воздействующий на психику эффект лёгкой дереализации. Через деревянную балку, проходившую поперек помещения, имелся перекинутый провод с тускло светящейся электрической лампочкой. Скупой свет лампы освещал практически черные от старости бревенчатые стены, небольшой шкафчик, забитый запыленными бесцветными книгами и множество пучков трав, развешанных повсюду.
Григорий еще днем обратил внимание, что в доме отсутствуют иконы, – не обнаруживались они и здесь. "Безобразие – это признак безбожия или другой веры!"– подумалось ему, – "одинокий пожилой человек, по возрасту близкий к Вечности, очевидно, не молится, не просит легкого ухода туда…однако же вера, дающая старику силы, у него есть. Ага! вот и доказательство!"– он заметил на квадратном столике старинный фолиант в кожаном переплете с полустертым названием и с изображением магических символов. Книга содержала множество закладок из цветных ленточек, – очевидно, что ею активно пользовались.
– Это Ваша, Степан Иванович? – кивнул он на книгу.
– По наследству передаётся! – древний трактат по колдовским деяниям.
Григорию только сейчас удалось внимательно посмотреть в глаза деда: они были достаточно черными – радужку очерчивал черный ободок, а не беловатый-склеротический, какой бывает у старцев. Глаза сверкали не обычным огнем – в них словно отражалось несколько источников света, хотя помещение освещала только одна электрическая лампочка. Дед смотрел на него прямо в упор, не отводя взгляда, словно желал загипнотизировать. Григорий с трудом перевел взгляд, ему стало не по себе от влияния мощной его энергетики. В этот момент он догадался, что все, что он видит вокруг, в том числе и физический облик старца, не соответствует его внутреннему мироустройству: он воспринимается вечным, незыблемым и молодым.
