Во время своего пребывания в доме лорда Деррисдира я действительно очень часто давал членам семьи советы и, должен сказать, весьма удачные.
К мистеру Генри я чувствовал особенную симпатию, ясно было, что он был несчастлив, и поэтому я очень жалел его. Он порою целыми часами просиживал в мрачном раздумье, устремив глаза на какой-нибудь счет, лежащий перед ним, на страницу счетной книги или же в пространство. Выражение его лица делалось при этом такое печальное и такое напряженное, что, глядя на него в такие минуты, я чувствовал к нему особенное сожаление. Порою мною овладевало также любопытство: мне интересно было знать, что мучило этого человека.
Один раз как-то мы сидели с ним в его рабочем кабинете. Комната эта находилась в верхнем этаже дома. Вид оттуда был очень красивый, прямо на залив, на маленький мыс, поросший лесом, и на плоский песчаный берег. На этом берегу со своими лошадьми и товарами расположились торговцы и, освещенные заходившим солнцем, весело бегали взад и вперед.
Мистер Генри стоял у окна и смотрел на запад; насколько я мог заметить, солнце нисколько не мешало ему смотреть, но, несмотря на это, он провел рукой по лбу и по глазам, как будто что-то мешало ему смотреть, и, повернувшись ко мне, улыбнулся и сказал:
– Вам, я думаю, и в голову не приходит, о чем я только что думал. Я думал о том, насколько бы я был счастливее, если бы я мог, подобно этим торговцам, бегать и ездить по свету, добывая себе этим хлеб.
Я ответил ему на это, что, насколько я мог заметить, он мучит себя совершенно напрасно мрачными мыслями, что завидовать другим людям не следует, так как неизвестно, насколько они счастливы, и указал ему даже на одно изречение Горация, где он высказывался по поводу зависти. Мне было легко найти подходящее изречение, так как я только недавно покинул коллегию и еще твердо помнил всевозможные цитаты из древних классиков.
– Пожалуй, вы правы, – ответил он. – Итак, займемся лучше снова нашими счетами.
Имея изо дня в день дело с мистером Генри, я начал понимать, что его вечно беспокоит тень мастера Баллантрэ. На самом деле, надо быть слепым, чтобы, живя в этом доме, не видеть этого. Живой или мертвый (в то время все полагали, что он мертв), человек этот был соперником своего брата: его соперником в чужой стране, так как, где бы мастер Баллантрэ ни находился, он всюду чернил брата, и его соперником на его родине и даже дома в отношении отца, жены и даже прислуги.
В доме лорда было двое старых слуг, которые принадлежали к двум различным партиям: один из них стоял за мастера Баллантрэ и был врагом мистера Генри, а другой стоял за мистера Генри и был врагом мастера Баллантрэ. Первый из них, Джон Поль, маленький, лысый и дородный человек, с крайне важным видом, богобоязненный и необыкновенно преданный слуга, страстно любил покойного мастера Баллантрэ и ненавидел мистера Генри. Никто не смел позволить себе того, что позволял себе Джон. В своей ненависти к мистеру Генри он забывался до такой степени, что осмеливался явно выказывать ему свое презрение.
Милорд и мистер Генри делали ему, разумеется, за это выговоры, но не настолько строгие, как он, по моему мнению, заслуживал, и ему стоило только скорчить гримасу, сделать вид, как будто он плачет, и начать сетовать о том, что его дорогого «барчука», как он называл мастера Баллантрэ, нет, и все дерзости ему прощались.
