Путь до колхоза описывать я даже не хочу, он прошел в тягостном молчании, гном дулся на меня за то, что я на него наорал, а я злился на всех, что не смогли договориться между собой, а пошли навстречу старым привычкам и укладам.
…Едва выйдя из врат путей, не останавливаясь и не слушая ошалевших гномов охраны, которые, не узнавая меня, стали допытываться у Дорна, кого это он с собой привел, я зашагал по знакомой дороге. Следы разобщения виделись кругом, там, где раньше стояла общая кузня, теперь виднелись две, там, где стояли дома, в которых жили семейные пары, теперь виднелась изгородь, словно очерчивая границу своих и чужих. Не знаю, почему, но именно эта ограда привлекла мое внимание и явилась последним камушком, столкнувшим лавину. Я свернул с пути и направился к ней, время было вечернее, людей и гномов, вернувшихся с работы, было много, поэтому все высыпавшие наружу из своих домов, а затем и те, кто жил в бараках, стали подтягиваться к тому месту, где я крушил ломиком невинную изгородь, ставшую для меня олицетворением творившегося здесь безобразия.
Появился отряд вооруженной стражи, но, заметив черный блеск металла, стал просто топтаться рядом, не вмешиваясь в мои действия. Я же, выплеснув свой гнев, обернулся к собравшемуся народу, который не знал, что делать с сумасшедшим, появившимся из ниоткуда. Я поднялся на ближайшее крыльцо и, угрожая всем вокруг своим ломиком, стал говорить. Сначала устало и медленно, но по мере того, как на меня накатывало осознание сотворившейся по отношению к нам несправедливости, все горячее и громче.
– Для чего?! Я спрашиваю, для чего мы тут все собрались?! – начал я с вопросов. – Чтобы жить и трудиться! Трудиться, делать себя, своих родных счастливыми и идти к новой жизни! Для кого мы все это делали?! – я стал называть по именам тех гномов и людей, кого знал в лицо. – Для вас, старейшина Дрент? Или для тебя, Гнорт?
Удивившиеся тому, что незнакомец знает их имена, они поворачивались к остальным, пожимая плечами.
– Нет, не для вас мы все это делали и строили, мы строили колхоз для будущего наших детей! Это вторая речь, которую я произношу тут, но возникает чувство, что ничего не поменялось с прошлого раза! Только тогда здесь были сожженные и разрушенные дома, а сейчас я вижу грубые и очерствевшие сердца!
До многих присутствующих, которые являлись старожилами, стало доходить, что раздающийся голос человека, пусть и под этими странными одеяниями, принадлежит их тану и барону Максимильяну, который должен был сейчас работать под землей во славу короля гномов. Я увидел, как по толпе пошло движение, те, кто узнал меня, стали говорить это соседям, затем людская и гномья молва раскатилась вокруг, заглушая даже меня.
Я, словно дирижер, только размахивая вместо палочки увесистым ломиком, опять погрозил толпе, призывая всеобщее внимание:
– В то время, когда мы трудимся, чтобы обеспечить счастье своим детям и детям тех, кто остался под землей, но не стал нам от этого чуждым, за нашей спиной назрел заговор. Причем в этом повинны не наши братья и сестры, которые, трудясь от зари до зари, получают лишь корку хлеба и глоток воды, и видят, как порой умирают их дети от голода, нет, повинны лишь наглые и высокомерные старейшины кланов, которые под предлогом общего блага гномов на самом деле пекутся лишь о своей выгоде и принимают решения, губительные для всех! Все, к чему мы стремились и ради чего не спали все это время, они порушили одним своим указом, сделав нас Отверженными. Они будут забирать у нас еду, одежду и все, что мы создаем своими руками, и продавать это другим, а не отдавать нашим братьям и сестрам!! Нас же они лишь будут снисходительно похлопывать по плечу?! Не бывать этому!!
