Мастер облаков. Сборник рассказов - страница 21

В другое время я бы крякнул, откашлялся, толкнул в бок Юру и захрипел вместе с ним от смеха. Но я сделал радостное, симпатичное лицо и с улыбкой кивнул. Неизвестно, где теперь был Юра. Может, его тоже обрабатывает подобный «добрый ангел».

– Послушайте, Владимир… – Он быстро, чуть заметным мановением двинулся назад, потом вперед, поправив складку на штанах. – Давайте на «ты»: мы с вами примерно одного возраста. – Светлов был лет на пять моложе. – Можем разговаривать на вполне по-дружески, без жеманств и прелюдий, так сказать. – Он быстренько засмеялся, делая вид, что смех ему немного неловок, но для такого приятного собеседника можно сделать исключение и, если бы не положение службы, то непременно достал бы из потайного бара, – который, наверняка, схоронен где-нибудь посреди этих диванов, – достал бы заждавшуюся пригубленную бутылочку коньяка, настоянного на грецком орехе, и за милую душу, в добром, широком настроении, вместе со мной…

Я благосклонно согласился:

– Давайте.

– Послушай, Владимир, – начал свою долгожданную миссию сотрудник особого отдела, – ты никогда не задумывался, что твоя жизнь… какая-то неправильная, неполная, ненастоящая? – И он проникновенно заглянул в глаза, стараясь подсмотреть в них слабость, раскаяние и оглядку на свою прошлую грешную жизнь. – Никогда не думал, что все, что ты делаешь, – как бы подготовка к настоящей, другой жизни?

Поворот беседы становился нелогичным. На первый взгляд. Обычно за этим следует лаконичный вопрос, выпытывающий степень вашего морального падения или, наоборот, высоты духовного уровня: «А верите ли вы в…»

Я молчал, следуя лирическому настроению, взятому моим теперешним шефом, кивая и с сопереживанием соглашаясь со всем, что он скажет.

– Да, – сказал я, – в этом что-то есть. В твоих словах есть истина, Михаил.

Тот смутился, но продолжил.

– В нашей жизни всегда есть моменты, когда мы начинаем задумываться о целях, об истинном назначении наших поступков, которые мы совершаем ежедневно. – Вдохнул носом, трагично сглотнул слюну. – И когда ты понимаешь, что за твоими поступками, как за деревьями, встает большой лес жизненной цели…

Впрочем, с точки зрения театрального жанра, его слова, конечно, форсировали достижение этой самой цели, к которой он стремился относительно меня. Но я сделал вид, что внимаю его высокому сценическому мастерству всей душой: он все-таки рассчитывал произвести впечатление на мои актерские фибры.

– … что этот лес – это бесконечная глубина, готовая принять каждого из нас, кто идет к ней, несмотря ни на какие препятствия. И что, в конце концов, этот лес есть не что иное как сад, сладчайший сад духовных наслаждений и праведности.

Светлов замолчал. Лицо его сияло здоровой спортивной краснощекостью, будто он прочитал не наставление заблудшей душе, а технично одолел стометровку.

«Пойдет, – подумал я, – в конце концов, меня ведь не пытают и не запугивают, а стараются развеселить, хотя бы таким способом».

– Да, Михаил, истинно так.

Он вздохнул и встал, просветленный. Подошел к столу, взял папку. Элегизм и мощь только что прозвучавшей кантаты играли на его щеках огромными пурпурными запятыми.

– Владимир, – полуторжественно, но уже начиная приходить в себя, произнес чекист, – твоя ситуация сейчас такова: ты оказался самым подходящим кандидатом на роль двойника президента. Наши спецслужбы уже некоторое время довольно… пристально… ищут фигуру на эту позицию. Был много кандидатов, но ты оказался самым достойным. – Подсмотрел в папку. – Мы вовремя тебя заметили и вели уже несколько месяцев. Тем более что твоя театральная карьера, – опечаленный, настороженно-недовольный взгляд мимо меня в стену, – дошла до своего логического завершения. Ты меня понимаешь? – Чекист приблизился ко мне, от него пахнуло сдержанным мужским парфюмом. – Ты меня понимаешь? – повторил он, настаивая на том, чтобы я понял: что назад дороги к дальнейшему падению у меня нет. И в острых дулах его зрачков я прочитал насмешливое безумие: «Думаешь, это ты меня пасешь? Это мы тебя пасем! Так что подбери сопли и смейся, паяц!»