– Мам, в следующий раз обязательно мне скажи. Что нам соседка, мы с тобой можем горы свернуть, – я намеренно продолжала разговор, хотела распознать ее чувства и эмоции. Да и мне действительно не понравилось, что она одна мучилась с такой тяжестью.
– Как скажешь, гроза гор, пойдем лучше ужинать, – наконец-то она оторвалась от книги. Боль из взгляда никуда не делась, но от мамы исходила какая-то успокаивающая энергетика. Наверное, к ней пришел покой.
– Чем ужинаем?
– Ничего особенного, котлет нажарила да картошки сварила.
У меня был шок. Конечно, она продолжала убираться и готовить, но это были максимально простые и быстрые блюда. Мало того что она перетащила ковер, так еще и купила мяса, перекрутила его и нажарила котлет. По поводу ковра было ясно как белый день: она соврала. Думаю, она сама надрывалась. Это было как бы препятствие, за которым новая жизнь. И оно должно быть тяжелым. Ей требовалось самой справиться с этим, чтобы начать новую жизнь. Спрашивать я не стала: если она обманывает, значит так нужно.
Наконец-то мы сядем за один стол. Последний раз мы ели вместе, когда отец был жив. Получается, мы первый раз едим вдвоем. Даже, если честно, я толком не знаю, ела ли она эти два месяца. Я не видела.
По привычке мы сели на свои места: мама – со стороны плиты, я – напротив окна. Папа всегда сидел напротив мамы, возле входа в кухню. Его место так и осталось пустым.
– Расскажи мне, как в школе? Я пропустила родительское собрание, надеюсь, тебе по этому поводу не делали выговор? – Она доставала тарелки из сушилки и начала накладывать еду. – Посмотри, тебе столько хватит?
– Да, хватит, я лучше, если захочу, добавку съем. Нет, мне ничего не сказали. В школе все хорошо. Ты же знаешь, если бы что-то случилось, тебя достали бы из-под земли. – Я уже положила приборы, аппетит разыгрался не на шутку. Как только стало ясно, что мама оправилась, и мой стресс начал уходить.
– Ну и славно, я позвоню завтра кому-нибудь из родителей и узнаю, что было на собрании. Приятного аппетита.
– Спасибо, тебе тоже.
Ничего серьезного мы не обсуждали, лишь всякие мелочи, но все же это победа. Наша с ней победа. Этой ночью я первый раз спала крепко, ни разу не проснувшись за ночь. Засыпая, смотрела на старый новый ковер, и это меня успокаивало. Почему? А кто знает? Может, какой-нибудь умный психолог и понял бы. Построил бы длинную цепочку из предположений и терминов, мне неизвестных. А я просто обычный человек. Девочка, которая начала спать крепко и даже всю ночь, чего не было очень давно.
Ковер из родительской спальни так и лежит до сих пор. Но я снова не могу уснуть из вечера в вечер. Не сплю сладко всю ночь уже на протяжении двадцати лет. Занимаю я ту же спальню, но квартиру делю уже со своим сыном. Засыпая, смотрю на тот же ковер. Только теперь он совсем старый и выцветший. С краю старое размытое пятно. Кровь. И кто говорил, что кровь легко отстирывается? Вранье. Может, обычная кровь и отстирывается, а кровь, которая попала туда, была результатом агрессии сына и моих страданий. Кровь вперемешку с жестокостью не отстирывается никогда. Причем не только с вещей – из разума тоже не сотрешь. Это пятно существует как напоминание мне о моей жизни, о чудовище, которое я породила. Мое любимое чудовище. Ведь мы любим своих детей не за что-то, а вопреки.
В тот злополучный день я просто забрала у него конфеты. Новогодний подарок. Мешок, золотой с красным, набитый вкусными разноцветными конфетами разной масти. Он не хотел сделать мне больно, он просто хотел получить их назад. «Плохо» и «хорошо» для моего сына пустой звук. И вы удивитесь, но он любит меня. Я знаю.
