И они пахли.
Пахли не нашедшей справедливости болью, незаслуженной обидой, расставанием и разбитым сердцем.
Пахли гнилыми цветами. Пахли протухшей водой. Пахли горелой плотью.
– В-вечные Анг-гелы, – заикаясь, Милар, человек далеко не робкого десятка, осенил себя знаменем Светлоликого. – Ты ведь говорил, что призраков не существует!
Ардан резко вытянул перед собой руку с зажатым флаконом.
– Их и не существует, – произнес он, сжимая подушечку распылителя.
Тут же из медного носика выстрелила струя алого тумана. Тот, стремительно раздуваясь, понесся в сторону десятка дев. Расширяясь быстрее, чем мог уследить взгляд, плотный и густой, туман всего за пару мгновений окутал весь холл первого этажа, а затем, точно так же стремительно, исчез, растворившись красными лентами.
А вместе с ними растворились и девы. Смолк их вой. Исчез поганый запах. И только следы на полу, изорванные обои и разрезанный ковер явно намекали, что девы не имели ничего общего с иллюзиями.
Спящие Духи…
Сложно представить, на что был бы способен настоящий демон. Как, к примеру, тот, что прошлым летом едва было не лишил жизни Арда, а вместе с ним и всех, кто находился в поезде.
– Ты хорошо подготовился, Говорящий, – прозвучал голос.
Он звучал, как незажившая рана на душе. Как боязнь прочесть закрытое письмо, когда знаешь, что внутри тебя не ждет ничего хорошего. Звучал, как глаза человека, в которых ты видишь ответ на вопрос – “Ты все еще любишь меня?” и ответ совсем не такой, на какой ты надеешься. Звучал, как стон раненного, знающего, что ему уже ничего не поможет.
А еще он звучал как металл. Тяжелый и лязгающий.
По лестнице, со второго этажа, спускался полный латный доспех. Высотой около метр восьмидесяти, тот, в прошлом, явно принадлежал могучему войну. Об этом свидетельствовали широкие наплечники в форме бараньих голов, пузатая бригантина со следами от арбалетных болтов и продольного разреза. Может топор или алебарда повергли владельца доспеха.
А теперь сам доспех, полый, но живой, ступал латными ботинками по лестнице. Он волок за собой меч, чем-то напоминающий кусок фонарного столба – такой же большой, как когда-то привиделось Арди, когда уходил из жизни Арор Эгобар.
Доспех волок клинок за собой, а тот, волочась, резал паркет проще буханки хлеба и крошил бетон, словно песчаник.
Арди промолчал. В правой руке он сжимал посох, а в левой – зеркало в медной оправе. Кислота Маранжа ему так и не пригодилось. Что, в целом, не могло не радовать.
– О Вечные Ангелы… – прошептал Милар.
– Они тебе не помогут, кровь обезьяны, – на Галесском произнес доспех и, сойдя с лестницы, замер посередине холла.
– Кто тебя призвал сюда, Потерянная? – спросил Арди. Тоже на Галесском, но последнее слово произнес на языке Фае.
Над их головами качались люстры, еще мгновение назад пребывавшие в покое. По стенам протянулись неглубокие трещины, а стекла в окнах треснулись и покрылись белоснежными сеточками.
Демон выделял слишком плотное излучение и, если бы не нивелирующий его эффект от Лей-кабелей, то Ардану с Миларом не поздоровилось бы. Впрочем, капитану пришлось бы хуже. Намного хуже.
– Выйди из своего убежища, кровь глиняных охотников и обезьян, – скрежетом ржавого металла прозвучал демон. – Выйди и я расскажу.
– Второй раз я спрошу и второй раз ты услышишь, Потерян…
Ардана прервал гулкий и глубокий смех. Смех голодного зверя. Смех горного эха. Смех выгребной ямы. И смех плачущей женщины. Все в одном. Перемешанное и запутанное.
