В пинг-понг я играл гораздо лучше. Четыре года подряд был чемпионом министерства в одиночной и парной играх. В паре я играл с Хайнцем Шильдкнехтом, экспертом по пропаганде на Австралию и Новую Зеландию. Однажды Хайнц и я играли против пары – рейхслейтер Геббельс и оберденстлейтер Карл Хедрих. Мы обыграли их со счетом 21–2, 21–1, 21–0.
История часто идет рука об руку со спортом.
У Крафта была шахматная доска. Расставив на ней мои фигуры, мы начали играть. И плотный, колючий кокон цвета хаки, в котором я укрылся от мира, слегка треснул и, ослабев, впустил в себя бледный луч света. Я получал удовольствие от игры, интуитивно создавая интересные комбинации, так что моему новому другу было интересно играть и обыгрывать меня.
С тех пор мы с Крафтом играли не менее трех партий в день – и так в течение года. У нас создалось некое трогательное подобие семьи, в которой мы оба нуждались. Мы вновь почувствовали интерес к еде, делали маленькие открытия в местных лавочках и делились находками друг с другом. Помню, когда в магазинах появилась клубника, мы с Крафтом чуть не прыгали до потолка от экстаза, словно стали свидетелями второго пришествия Христа.
Очень трогательно обстояло дело с вином. О винах Крафт знал гораздо больше меня и часто приносил к столу настоящие сокровища, затянутые паутиной лет. Но хотя перед Крафтом всегда, когда мы садились за стол, стоял бокал с вином, все вино выпивал я. Крафт был алкоголик. От одного глотка вина он сразу же слетал с катушек и погружался в запой, который мог продолжаться месяц.
Из всего, что он рассказывал о себе, только это было правдой. Шестнадцать лет Крафт состоял в Обществе анонимных алкоголиков. И хотя он использовал собрания общества для встреч со связным, его интерес к проводимой там духовной работе был неподдельным. Однажды Крафт заметил, что изобретение Общества – величайший подарок Америки человечеству, о котором будут помнить тысячи лет.
Для шпиона-шизофреника, каким он являлся, характерно использовать в шпионских целях столь почитаемую им организацию.
Столь же характерно для такого шпиона-шизофреника испытывать ко мне истинно дружеские чувства и в то же время прикидывать, как можно использовать эту дружбу в интересах России.
Глава 12
Странные вещи в моем почтовом ящике…
Первое время я лгал Крафту, скрывая, кто я на самом деле и чем занимался. Но наша дружба так быстро росла и крепла, что вскоре я открылся ему.
– Какая несправедливость! – воскликнул он. – Мне стыдно, что я американец. Почему правительство не вмешается и не скажет: «Послушайте, вы! Человек, которого вы унижаете, герой!» – Крафт был возмущен, и, насколько я его знал, возмущен искренне.
– Никто меня не унижает, – возразил я. – Никто даже не знает, жив ли я.
Крафту не терпелось прочитать мои пьесы. Узнав, что у меня нет ни одного экземпляра, он заставил меня пересказывать каждую пьесу сцену за сценой – играть их для него. Заявил, что пьесы великолепны. Возможно, его слова были искренними. Не знаю. Мне пьесы представлялись несколько хаотичными, но не исключено, что они ему действительно понравились.
Мне кажется, он просто влюблен в само искусство, а не в то, что вышло из-под моего пера.
– Искусство, искусство, искусство, – сказал Крафт мне однажды вечером. – Почему мне потребовалось столько времени, чтобы понять его значение? В молодости я относился к искусству с презрительным высокомерием. А теперь, когда о нем думаю, хочется упасть на колени и плакать.
