Матильда танцует для N… - страница 11

Талант итальянки точно беглый солнечный луч, без разбора, без особого намерения, осветил неизведанные темные углы. Воспитанница балетного отделения никогда раньше в них не заглядывала – а ведь там, в сумраке сверкали сокровища…

– «Теперь-то я знаю, что впечатляет лишь одержимость, лишь фанатизм. Да – и еще непременно запомнить! Все чувства должны быть настоящими, это дорогого стоит».

Выйдя тогда из театра, она долго не могла прийти в себя. С отсутствующей улыбкой следила глазами за высоким стройным господином – не Гердт ли? Что она? Где она? Вернувшись из того яркого, ошеломительно-прекрасного сценического мира, в этом, тусклом и обыденном, она потерялась. Девочка стояла одна, посреди всеобщей суеты, растерянно озираясь.

Ее задевали, толкали – она не чувствовала. Лишь когда совсем близко, почти над ухом, хлопнула дверца отъезжавшей кареты, она отпрянула, огляделась. Словно бы очнувшись, медленно приходя в себя, заторможенной слепой походкой она побрела отыскивать одиночку, которую отец пообещал выслать за ней к театру.

– «Я только теперь поняла, что такое балет! – прижимая ладони к горевшим щекам, говорила она вечером старшей сестре. – Цукки будто поселилась у меня в голове! Поселилась и живет там со своими тонкими ручками!.. Представь – пока я ехала домой, она всю дорогу стояла у меня перед глазами. Не знаю, как тебе объяснить, но меня тянет туда где она танцевала! С ней невозможно расстаться… – то ли с самой Цукки, то ли с ее Лизой. Понимаешь, она вдруг стала мне необыкновенно близка! У меня такое чувство, что ее надо оберегать, что другие не понимают, как она прекрасна. Как я ей завидую! И, слава Богу, у меня теперь есть цель: буду учиться танцевать как Цукки! Потому что она гений – подлинный, настоящий гений! Это непередаваемо, что творила она на сцене – и даже примерно не смогу я тебе описать! А ведь балет-то комический. Но, понимаешь… это было божественно!..»

– «Да?..» – старшая сестра рассеянно бросала в чашку кусочки наколотого сахара и помешивала, звеня ложечкой.

– «Я влюбилась в нее… понимаешь – по-настоящему влюбилась! И еще: какой чудной Марцелиной был Энрико Чекетти! Я знаю, что это всегда мужская партия – но ты только вообрази: маэстро Чекетти в юбке! Это с его-то мускулистыми мужскими ногами! Но как же он был виртуозен! я смеялась все время… и восхищалась. А Цукки… лучше ее нет на свете!»

– «Тебе так понравилась эта итальянка?»

– «Понравилась? Я даже не знала, что такое возможно!»

Старшая сестра иронически приподняла бровь.

– «Мне кажется, ты слишком восторженна. Может быть, Цукки и впрямь отлично танцует – спорить не стану. Но я заметила, например, что иногда она позволяет себе выйти на сцену не слишком-то хорошо причесанной. Да и не молоденькая уже. А для Лизы так и вообще старовата…

Младшая смотрела на нее исподлобья. Юля вздохнула.

– А впрочем, что ж! Ну и старайся, и дерзай, ангел мой. И, в общем, это похвально, что наконец-то у тебя появился идеал – сестра покачала ногой в полуснятой домашней туфельке. – Вот уж никогда я не задумывалась, и только сейчас пришло в голову. Отчего так похоже звучит: «идеал», «идол»? Неужели совпадение?»

Младшая вдруг взвилась.

– «Вот именно, Юля, не мешало бы тебе чаще задумываться! И пожалуйста, не надо принижать моего кумира своими глупыми дамскими замечаниями! И обывательскими вдобавок! И мерзко будничными! Гений вправе быть слегка растрепанным – возьми вон хоть… Бетховена! И ничего предосудительного я в том не вижу – наоборот, так даже интереснее! И не нужно этих твоих противных намеков: „идол!..“ – Ф-ф-ф! Вообще не понимаю, зачем ты мне все это говоришь! Я приехала воодушевленная, счастливая – так нет же, непременно испортишь настроение! И у тебя это получилось, поздравляю!» – выговорив свою отповедь, младшая развела руками, картинно поклонилась и так стремительно вылетела из комнаты, что хлопнувшая дверь прищемила подол ее чесучовой юбки. (Вильнув, та замешкалась – и как всегда несколько отстала от своей порывистой хозяйки).