– «Нет, ваше императорское высочество, – радостно улыбнувшись, она слегка приподняла плечи, встряхнула локонами (по выражению его глаз, по улыбке, она поняла, что он заметил это ее мимолетное кокетство) – то есть да, конечно! Это мое настоящее имя: Матильда. Вообще-то меня зовут Матильда-Мария… ведь мой отец поляк», – она проговорила все это на одном дыхании, глядя ему прямо в глаза.
– «Матильда красивое имя. Необычное – да еще и громкое. И, кажется, не польское… – французское? – он одобрительно качнул головой, – но как же вас зовут дома? То есть, как будет уменьшительное от Матильды? Я так, из любопытства интересуюсь. – Он улыбнулся. – Ведь не говорят же вам: Матильда-Мария, иди пить чай? Может быть, дома вас зовут вашим вторым именем, – например, Машей? Или Марусей? Еще раз простите мое любопытство», – глаза его не переставали смеяться.
– «О, нет, ваше императорское высочество, дома меня зовут Малей или Малечкой, – так уж у нас повелось… А вообще-то у меня много имен. Наш преподаватель классики почему-то называет меня Амалией. Девочки в училище зовут Малей, а иногда Тили… или вот еще Алам, – тоже Маля, только задом наперед. А если они мной недовольны – подруги – уточнила она, – тогда Малькой зовут…» – она вновь состроила веселую гримаску и слегка задохнувшись от волнения, доверчиво на него взглянула. (И тут же подумала, что желая отвечать искренне, наболтала слишком много лишнего, – а уж последнее и вовсе зря, из-за чрезмерного волнения).
– «Что я говорю? Для чего ему все это знать?» – она огорчилась собственной болтливости. И по-прежнему не унималась нервная дрожь, неудержимым огнем горели щеки.
– «Малькой? – он, словно бы сомневаясь, пожал плечом, – ну… как-то непочтительно. Получается излишняя фамильярность, что ли. Нет, вы именно что Малечка», – он выговорил ее имя с неожиданно ласковой интонацией и вновь одобрительно и спокойно ее рассматривал.
У цесаревича был негромкий, приятный, с явными насмешливыми нотками голос, который в разнообразном застольном шуме то и дело терялся, пропадал; ей приходилось напрягаться, чтобы разобрать отдельные слова. Подавшись к нему, она сияла глазами и радостно вслушивалась.
– «Малечка происходит от слова „маленькая“? (Он опять мельком взглянул на ее оголенные плечи). – Вы и в самом деле такая… миниатюрная. И я заметил, что балетные барышни особенно худощавы, – верно уж вам по роду занятий не дозволяется быть упитанными?»
Не удержавшись, она рассмеялась; под суровым взором классной дамы раз в неделю все они с опаской подходили к большим училищным весам.
– «Вы совершенно правильно предположили, ваше высочество! В этом смысле нас точно не поощряют, и это еще мягко сказано… лишние граммы приходится сгонять, стоя у палки. Что-что, а пышность форм в балете не приветствуется. Нам, конечно же, во многом приходится себя ограничивать».
Она усмехнулась, и оба замолчали. Наследник потому что не хотел более говорить, а она потому что не знала, позволительно ли заговорить первой. По всему выходило, что разумнее промолчать. Опустив глаза, Матильда в который уже раз скручивала и вновь расправляла свисающий край скатерти. Теперь уж она рассмотрела цесаревича подробно. Синие глаза, тонкий правильный нос (быть идеально классическим ему мешала легкая вздернутость), красиво очерченный рот. Похож на принца из сказки, – русоволосый, белокожий и щеки с нежно-розовым румянцем. Настоящий Иван-царевич…
