Вот почему Маруся приехала «агитировать» старейшего комбайнера. У него с Василием нелады. Задача осложнялась, не сразу заявишь о деле.
– Что же вам почитать? – Маруся наклонилась к огню. – Министр иностранных дел Англии выехал из Лондона…
Кривоцуп загасил окурок носком сапога:
– Подумаешь, событие. Мы тоже выехали косить…
– Мы другое дело, – степенно заметил Григорий.
– Про нас тоже писали…
– Не так писали. Между прочим писали…
– Не перебивай, Григорий. То, что ты знаешь, я давно забыл. Пускай агитатор ответит. Вот тот самый английский министр – он читал, что комбайнер Кривоцуп должен скосить и обмолотить тысячу сто гектаров?
– Вероятней всего, не читал, – сказала Маруся, – у каждого свои заботы и свои интересы, кто бы он ни был – министр или комбайнер…
– Интересы! – Кривоцуп отмахнулся от зудевшего комара. – Так ты и читай про наши интересы.
– Может быть, про Индию?
– Вот так всегда: хочешь про Фому, а тебе про Ерему. Скажи, в Индии комбайны есть?
– Комбайны?.. Не знаю, Ефим Максимович.
– И то хорошо, что призналась. Узнаешь, в другой раз расскажешь. А насчет охоты нету в газете?
– Есть о запрете лова рыбы в реках Кубани и Протоке. Насчет же птицы…
– Ладно уж, читай про рыбу. Что птица, что рыба!..
Забурлил чайник. Григорий бросил в кипяток щепотку чаю, вынул из мешка хлеб, тарань и лук с жухлыми перьями.
Ефим Максимович слушал важно, лежа на спине, руки под затылок.
– «Для пропуска осетровых рыб на нерест, – читала Маруся, – и охраны на местах нереста устанавливается запрет на всякий лов рыбы: в реке Кубани от устьев Вербеного гирла и Казачьего ерика до Зайцева колена и в реке Протоке от Ачуевского заповедника до хутора Кара-Кубань по реке Протока до Верхних Раздер».
– Высоко запретили, – сказал Кривоцуп, не меняя позы. – Там у меня родичи живут… Куда выше Зайцева колена запретили?
– До Армавира.
– А дальше Армавира какая ловля? Там вода быка с ног свалит. – Кривоцуп никогда рыбной ловлей не увлекался и уважал только тех рыбаков, которые занимались этим делом так же серьезно, как он своим крестьянским трудом. – Совсем, выходит, нельзя ловить. Гуляй, рыба, подальше от ухи!
– Только по тридцать первое августа нельзя. Хотя днем разрешается лов частиковых пород ручными удочками.
– Удошникам разрешается. Они больше бутылки ловят в своих карманах! А перетяжками можно?
– Перетяжками запрещено. Ответственность по статье уголовного кодекса.
– Значит, уголовное дело. Из-за какого-нибудь копеечного пескаря за рублевую решетку? Готово у тебя, Григорий?
– Пожалуйста, все на столе.
Кривоцуп вынул из бокового кармана серебряные часы.
– Осмотр механизмов, заправку и смазку провели с тобой, Гришка, за пятьдесят минут. Какой агрегат выправили! А вот чайник из жести кипятили тридцать минут… Через полчаса придут сменщики, успеем до зорьки вздремнуть. Ну а зараз давай таранку. Как ее, Маруся, по газете – частик?
– Садись с нами вечерять. – Григорий взял Марусю за полный прохладный локоток, сказал шепотом: – Мы его уговорим.
Григорий был посвящен в цель ее приезда.
– Хорошо, девчина, что ты ночью ездишь газеты читать, – днем-то никто тебя и слушать не будет. Днем косить надо, – сказал Кривоцуп.
– Днем у агитатора другие методы, – с достоинством ответила Маруся.
– Методы? – Кривоцуп усмехнулся. – Бывало, на Кубани ни газет не знали, ни методов, а хлеба гатили – не управлялись греки-ссыпщики принимать и пароходами отправлять из Новороссийска. А теперь газеты, комбайны, агитаторы, методы, а хлеба…
