Если Матушка решала наши проблемы, то было видно четко и ясно, что она не в этом мире. Взгляд у нее был какой-то такой особенный, отрешенный. Она только телом присутствовала здесь, а взгляд ее, речи, поведение отражали мир духовный. Всегда. Стоял я возле нее, а слышал и чувствовал, как она говорила с духовным миром. Конечно, это был человек удивительный. Глубоко духовный человек.
«Приятно вспоминать те дни…»
Свято-Троицкий собор
на Троещине, г. Киев
Мне очень хорошо запомнилась наша первая встреча с Матушкой в конце 70-х годов. С женой мы собрались в Голосеевский лес, чтобы посмотреть на монахиню, о которой было столько разговоров. Пришли. Стучим. Келия закрыта. Через некоторое время дверь отворилась. «Благословите войти», – попросили мы. Старица впустила нас, сама также прошла в келию, а потом села, закрыв глаза. Мы понимали, что в этот момент она молилась, перебирая четочки. Вскоре она начала говорить что-то на непонятном языке – как мы узнали впоследствии, на мордовском. Говорит и улыбается, говорит и улыбается. Когда Матушка снова обратила на нас внимание, я начал рассказывать ей свою просьбу: «Помолитесь, чтобы меня перевели из Иванкова служить куда-нибудь ближе к Киеву!» Матушка ничего не ответила, а опять стала молиться по-мордовски, спросив нас: «Вы понимаете?» – а что же мы могли понять? Так и ответили, что этого языка мы не знаем. Тогда Матушка начала давать кому-то выговор: «Николай, не тронь Ивана! Николай, не тронь Ивана!» Я понял, что речь идет обо мне, но удивлялся, потому что не знал никакого Николая. Беседа наша продолжалась и дальше, подробности которой я за давностью лет не запомнил, но она оставила в нашей душе неизгладимое впечатление. Матушка гостеприимно нас угостила, дала с собой хлеба. Идем домой радостные, веселые, разбираем вместе с женой: «Что же это такое? Кто такой Николай?» И тут я вспомнил, что в Чернобыле мой благочинный Николай имеет зависть ко мне, потому что ко мне из его прихода ездили люди в Иванков, а он их ругал: «Что? Вы в Иванкове нашли другого Бога?» Об этом Матушка и говорила.
Вскоре меня перевели в Любарцы в Бориспольский район. Там была очень сложная обстановка, за год поменялось пять священников, и в этот кипящий котел я и попал. Но теперь я служил уже ближе к Киеву, как и просил я у Матушки. Во второй раз мы пошли к ней. А она мне сказала: «Привыкнешь!» После этого я, действительно, привык и прослужил в Любарцах шестнадцать лет.
Положили конец моему там служению такие события. Произошел раскол в Церкви, у нас в Любарцах появились националисты, которые кричали: «Нам не нужны „москали“ здесь», – приехало пять филаретовских священников, обклеили все плакатами, собрали людей и требовали отдать храм. Я приложил немало усилий, чтобы храм устоял. Тогда некоторые прихожане написали письмо митрополиту Владимиру, в котором требовали: «Если вы его не уберете, то мы перейдем к Филарету». Такую они придумали хитрость. Даже по радио передавали: «Зачем нам „москали“ в Любарцах – нам нужны украинцы!» Их злобные выходки обернулись для меня честью – после всех этих неприятностей митрополит представил меня к награде, но сказал: «Переходите на другой приход, а в Любарцы мы другого священника направим». И меня перевели на Троещину. Теперь я служу настолько близко к моему дому, как это только возможно, потому что живу на Троещине. Матушка Алипия устроила так, как я и подумать не мог. В благодарность я прихожу к ней на могилу, совершаю панихиду, прошу ее святых молитв.
