Прошло несколько лет. Моя память все еще хранила эти события. Были ночи, когда я внезапно просыпалась – сразу с ощущением абсолютного отчаяния и, кажется, с температурой. Воспоминания о том, что было, но главное – фантазии о том, чего не было, но могло бы быть, терзали меня. Я не знала, как с этим справиться. Брат уже был занят своей первой любовью – Наташей из восьмого «Б». И мучился тем, что он младше нее и, конечно, незамечаем ею. А еще мне было неловко описывать свои фантазии даже ему. Тогда, лет в девять-десять, я представляла себе смерть в квартире того чудовища как взмахи огромного ножа, с лезвия которого моя кровь брызгами летит во все стороны, оставляя ярко-красные кляксы на грязных обоях в цветочек.
Вспоминая об этом спустя годы, я понимаю: как хорошо, что я не знала, не представляла себе, что могло случиться до момента, как нож либо что-то иное оборвало бы маленькую жизнь. Мою жизнь. Однако и тех картин, возникавших в моем детском воображении, было достаточно для того, чтобы не ощущать твердой почвы под ногами. Чтобы порой просыпаться в отчаянии и ужасе. И все еще помнить его голос, и все еще ощущать в руке его влажную ладонь.
Как-то раз, вернувшись из школы в пустую квартиру, я снова почувствовала тот ужас, сопровождающийся нехваткой воздуха. Воспоминания и эмоции переполняли меня. Каким-то шестым чувством я вдруг поняла, что если сейчас же не избавлюсь от избыточной части этих ощущений, то потеряю сознание. Я попыталась призвать брата Абдо, но мозг отказывался воспроизводить что-либо. На дрожащих ногах я прошла в комнату, достала из ящика стола чистую тетрадь, открыла ее и написала вверху первой страницы: «Что случилось…». И затем быстро, довольно коряво, сбивчиво, описала события четырехлетней давности. Словно выдохнула облако едкого дыма.
Сеанс самоизобретенной терапии прошел успешно. Я не исцелилась полностью, но мне определенно стало легче. Тетрадь я спрятала. И больше никогда не доставала ее. Так что да, я и есть свой первый визитор. То, что случилось, не исчезнет вместе со мной. Оно зафиксировано, и это свидетельство моей личной драмы до сих пор лежит в нижнем ящике комода. Возможно, когда-нибудь его прочитает Николай, как наш наследник. Возможно, никто не прочитает никогда. Но в наших с братом завещаниях третьим пунктом идет общий: «Сохранить в бумажном и оцифрованном виде все истории визиторов». Все – значит, и мою…
***
Во второй половине дня я приехала в «Феникс» и столкнулась на лестнице с Настей Скрипкой, младшей из двух моих кузин. Как обычно, она хмуро буркнула себе под нос несколько букв, которые я обычно трактую как «Привет», и собралась уже идти дальше, но я остановила ее.
– Как дела?
В ответ еще несколько букв, похоже на «Нормально».
Я внимательно посмотрела на ее вытянутое и с давних пор унылое лицо.
– Настя, что-то не так? Только скажи внятно. Я не понимаю твоего бурчания.
– Виталик, сволочь, – отчетливо выговорила Настя.
Второй муж Насти, Виталий Скрипка, невысокий, щуплый, с маленьким острым носом, торчащем на бледном лице со смазанными чертами, два года назад бросил работу менеджера в большом сетевом магазине бытовой техники и начал петь в группе. Вокалист Скрипка – звучало вполне по-звездному, однако ни сам Виталик, ни его группа – трое неряшливо одетых мужчин под сорок – успеха не имели. Самое большее, что им удалось достичь, – выступления в торговых центрах перед розыгрышем призов для покупателей. Соответственно, денег в семью Виталик не приносил. Жили на зарплату Насти, – а получала она довольно скромную сумму, – и алименты на Илью, Настиного сына от первого брака. Все еще осложнялось тем, что Виталик повадился таскать у Насти деньги.
