Обе они умерли весенним днем, с интервалом в два года. Первой ушла Гарбо. В своей книге Луис Бозон рассказывает, как Шарль Трене направил Дитрих телеграмму: “Гарбо умерла. Мои поздравления”. Смерть звезды сопровождалась отвратительными слухами о продаже ее праха калифорнийскому кладбищу, предложившему самую высокую цену, – последний привет племянницы, которая, несомненно, считала, что полотен импрессионистов и семикомнатной квартиры в Нью-Йорке, оставленных ей тетушкой, недостаточно.
Марлен, которой я довольно бестактно изложил эту историю, была потрясена. После минутного молчания она воскликнула:
– Gott, надеюсь, со мной так не обойдутся!
Это затертое слово “элегантность”
– Что значит для вас “быть элегантной”?
– “Элегантность” – несколько затертое слово. Прежде всего это образ жизни. Если человек элегантен в этом смысле, да еще и одежду умеет носить – тогда с ним полный порядок.
– Элегантность – она как часть тебя, приходит изнутри?
– Очевидно, да – так же, как красота. Иначе говоря, это просто-напросто чувство меры. Но мы уже не раз говорили обо всем этом!
– Тогда поговорим об элегантности в одежде… Кто для вас образец?
– Баленсиага, Шанель, Диор.
– Именно в таком порядке?
– О, эти трое равновелики, каждый по-своему.
– А кто нравится больше лично вам?
– Несомненно, Баленсиага. Одна примерка у него стоит пяти у любого другого. Он потрясающий закройщик. Понимаешь, во всех творениях Баленсиаги есть нечто отчаянное. Очень испанское.
– Как в картинах Гойи?
– Точно, Гойя! Бой быков без золотого глянца. Внутреннее неистовство, красота и смерть… Ты, наверное, примешь это за бред, но я нахожу все это у господина Баленсиаги.
– Это прелестно – то, что вы говорите.
– Я и сама прелестная дама! Не забывай об этом!
Мне нравились эти редкие моменты, когда Марлен становилась раскованной. Когда с нее спадала маска. Во время этих мгновений она могла соперничать с любой школьницей во вкусе к жизни, в том, что французы зовут joie de vivre. Суровая Дитрих отходила в сторону – готовая, однако, в любую минуту вернуться. Она продолжала:
– Во времена моей юности в Берлине было все такое расписное, дамы выглядели точно австрийские ларцы – знаешь, все эти аляпистые декорированные вещи – ужас несказанный! Мой поклонник однажды прислал мне для автографа снимок, где на мне был подобный кошмар, включая пальто из леопардовой шкуры. Конец света! Разумеется, я все это носила, потому что была, как все в таком возрасте, идиоткой. Позднее, в Голливуде, я отрыла для себя Трэвиса Бентона. Скорее, мы открыли друг друга…
– То есть?
– То есть мы поняли, что можем многое получить друг от друга. Как два художника. Очень важная для меня встреча.
– Он одевал вас во всех ваших американских фильмах?
– В картинах фон Штернберга. А это самое главное. В Голливуде было только два больших кутюрье: Трэвис и Адриан.
– Адриан делал костюмы для Гарбо, верно?
Я совершил очередную бестактность, обронив имя другого божества.
С подчеркнуто вежливой неискренностью Марлен ответила:
– Не знаю. Он всех одевал в “Метро-Голдвин-Майер”. Иногда умудрялся даже эту солдафоншу Кроуфорд делать элегантной. Это говорит о том, какой у него был талант. Помню, сколько часов мы провели с Трэвисом, обсуждая, куда приладить кожаную планку, пуговицу…
– У вас сохранились эти костюмы?
– Конечно же, нет. Они были собственностью студии. После съемок их отбирали. Но это было неважно, ведь работа была уже завершена.
