Села, стиснув кулаки, заговорила. Быстро-быстро, как будто боясь, что прерву:
— Ты не думай, что я обвиняю тебя. Просто спрашиваю. Знать хочу. Я маме не могла всего сказать. Ей и так тяжело. Бегает вокруг меня, хлопочет. Вот скажи мне, — смотрит прямо в глаза, — почему все уверенны, что мне нужна помощь? Почему все считают, что я должна была сломаться? Папа с мамой, желающие отправить меня куда-нибудь — лечить нервы? А ведь некоторым девчонкам досталось больше чем мне — той же Кате. Или тем, кто забеременел от этих ублюдков. Грех сказать первый раз рада, что не могу больше иметь детей. Всегда расстраивалась, а теперь рада — что не понесла от этого ублюдка. Катюшка вон всё ещё в больнице. И как я уеду? Да я хочу увидеть сына, но и бросить девочек не могу. А тут ещё этот ублюдок живой. Почему?
Эх, Егор Анатольевич, сделали тебя. Довыеживался? Как объяснить? Как, как? Правду сказать. Учитывая характер молодой женщины, так будет лучше.
— Веришь, нет, но собирался. Ты в курсе, каким элитным напитком нас поила?
— Да, — губы трогает лёгкая улыбка. «Ага! Есть контакт!»
— Ну, так вот, решили мы разобраться с Асланом, — начинаю сочинять на ходу, — суд учинили. Даже адвоката ему выделили. Так что всё по честному — настоящий суд. Балагур, как адвокат, требовал четвертовать его. Пришлось напомнить, что он должен защищать, а не обвинять, — тяжело вздыхаю. — Потом пока его уговорили... Косячников-то больше нету! Ну, вроде согласился, под давлением коллектива, — демонстрирую кулак.
Улыбка уже постоянный спутник, в глазах появился задор. Наверняка представляет то, что испытывал Аслан в этот момент. А я тем временем продолжаю:
— Начали судить. Тут правда грешен, отошли от правил. И больше обсуждали, как нам его грохнуть. А Балагур, он ведь собака злая. Обиделся и давай отвергать предложения, как негуманные. Вот и решили просто расстрелять, тут опять проявил себя адвокат и заявил, что пуля может занести в организм заразу... И предложил продезинфицировать... зелёнкой. Вот и представь, пока искали, пока мазали, а тут Акимов. Потом майор явился, и спалил всё это дело. Так его зелёного и отобрал...
— Врёшь ведь всё! — женщина тихо смеётся.
— Чуть-чуть, но поверь, для него это были не забываемые минуты. Уж если он нашему майору, как родному обрадовался!
— Всё же жаль, — Зухра качает головой, — Конечно если ему дадут пожизненное то, это тоже неплохо. Но если откупится?
— Нет, — заявляю с полной уверенностью, — он официально мёртв. Так что выдоят по полной... а там как карта ляжет. Только я тебе этого не говорил!
— Убьют?
Пожимаю плечами:
— У нас суровые дядьки работают. Но ты лучше нигде больше не упоминай, что он жив. Хорошо? Не подведи.
Зухра кивает, а потом совсем неожиданно огорошивает новостью:
— Ты знаешь, что мы вместе улетаем?
— Что?
— Да. Я же ещё подслушала, что папа летит куда-то на пару месяцев учиться и нас забирает, — вздыхает, — тут не удалось отвертеться. Отец упёрся, не свернуть. Да я сильно и не сопротивлялась. Серёжку мне привезут — год сына не видела.
— А муж где?
На лицо набегает тень:
— Вдова я... Убили бандиты в перестрелке. В милиции он служил. Капитан.
— Извини.
— Да ладно. Ты же не знал.
Молчим, и тут я вспоминаю, с чего мы перешли на мужа:
— Что ты там говорила про отлёт?
— Что? — выплывая из воспоминания, вздрагивает.
— Что говорю, про отлёт говорила?
— Ах да. Вроде как, вы тоже туда полетите. Уже скоро. Мы вроде вас ждём.
