Так вот, у Зухры пара едва заметных шрамов на губах, видимо они были рассечены сильным ударом. Шрам на левой брови и на скуле. А Катя? Ей доставалось куда сильнее и чаше. Губы и подбородок в сетке мелких шрамиков, и паре вполне заметных. А от левой брови вниз, почти до середины щеки, тонкая белая полоса — след от ножа. И на самом лице несколько полос. Нет, неправы мы были, убивая боевиков на базе. Нельзя было так. Вырубать, а потом... потом... Вот бы дедушка порадовался, такому количеству Силы. Глядишь и спал бы по ночам сном младенца... Вот ведь убил, того мерзавца, пырнувшего Катю ножом и ведь жестоко убил? И что? Совесть спокойна. А остальных мразот? Страдаю. Легко умерли твари... Конечно, во мне сейчас говорит злость. Не могли мы по-другому, слишком много их было. Но от этого не легче. Вот за что такие испытания, этой не высокой, хрупкой на вид девушке? А теперь ещё и порезанное лицо, а что может быть страшнее для молодой женщины? Хотя... Это я погорячился. Несмотря на шрамы, вполне симпатичная. Даже весьма! Так стоп! Вот Катя что-то отвечает:
— Я знаю, — опускает взгляд, — просто не могу привыкнуть. Мне кажется, что любой мимо проходящий мужчина может схватить меня и сделать всё что захочет. Вы не думайте, я понимаю, что это не так, но ничего сделать не могу, ноги подкашиваются, и наваливается страх.
— Ну, с нами можешь никого не бояться, — тепло улыбаюсь, — вот видишь, ты уже со мной разговариваешь. Очень прошу, обращайся на ты. Я, надеюсь, заслужил такую честь?
Лёгкое смущение и попытка спрятаться. Несмотря на раздрай в душе, изображаю самую тёплую улыбку, на которую способен, излучая во все стороны тепло. Кажется, сработало! Выглядывает из-за плеча Разиной и пытается улыбнуться. Получается плохо, но и это хлеб. Пытаюсь разрядить обстановку:
— Вот, ты же товарища майора не боишься? — с сомнением кивает.
— К Виктору Петровичу она уже привыкла, — поясняет Зухра, — всё же он частенько бывал в больнице. И то старается близко не подходить, — и прижав к себе всё же слегка трясущуюся Катю, начала успокаивать: — Всё хорошо, здесь все свои...
Стою как дурак и не могу понять, а зачем меня позвали? Но вот немного успокоившаяся Катя прояснила ситуацию:
— Я просто хотела убедиться, что не схожу с ума, — смотрит на меня доверчивым взглядом, — я видела тебя там... — показывает взглядом вверх. — Тебя и очень красивую девушку. Ты просил спасти меня... Очень сильно просил... И лишился чего-то очень ценного. Это правда?
Оп-ля... Вот это писец. Смотрю на командира, тот кивает и, сделав шаг вперёд, говорит:
— Позволь я отвечу, девочка, — а голос такой добрый и нежный, как поцелуй матери. Катюша улыбается, и даже забывает отшатнуться. — Ты видела незримое, находясь между жизнью и смертью, ты преступила грань и вернулась. А, Егор, действительно заплатил очень большую цену, за твою жизнь. Да и та девушка тоже, хотя и меньшую, спасая тебя. Так что нет у тебя права бояться нас. Понимаешь?
Взгляд девушки становится каким-то... Не знаю, но страха в них нет. Опасение — да. Меня не удивляют таланты командира, о его способности вводить в транс давно известно. В это время слегка расслабившаяся Катя кивает:
— Да. Я думала, что схожу с ума. А оказывается, что нет.
— Помни, ты среди друзей, — Руслан подаёт руку, — пойдём, я провожу тебя в самолёт.
Девушка бездумно отпускает руку Зухры и вкладывает свою маленькую ладошку в широкую, мозолистую ладонь Руслана. Её защитница делает попытку удержать её, но это чисто рефлекторное движение. Останавливаю, слегка коснувшись плеча:
