Нащупываю телефон и открываю профиль Белинской. Первый раз за пять лет. Даже пальцы немного дрожат, когда я листаю ленту вниз. Последняя фотография сделана несколько лет назад. Закат. И лисица на фоне. Не знаю, что ярче: заходящее солнце или ее волосы. Огнем пышут, экран загорается.
И ни одного фото сына. Арсения. Сердце защемляет, и так тошно становится!
Скрывает, что ль? От кого? От меня?
– Не спишь? – вздрагиваю от тихого шепота.
Никогда не чувствовал себя здесь как дома. Сейчас это чувство возрастает в разы.
– Что-то случилось? – зеваю демонстративно.
Ассоль присаживается на край дивана. Двигаюсь против своего желания, а Анварова молчит и разглядывает меня. Даже в темноте вижу ее редкий румянец на щеках.
– Почему у нас так, Стас?
Откидываю одеяло и сажусь рядом. Ладонями по лицу провожу и пальцами волосы несколько раз прочесываю.
В груди печет, словно угля кто-то подкидывает, как в печь.
– Ась, а ты думала, что будет по-другому? В договорном браке? – нервничаю. Тема неприятная.
– Мне казалось, у нас есть шанс. Я вроде бы нестрашная, при деньгах. Ты…молод, красив. Или это все из-за нее? – раздраженно кивает на татуировку на моей спине.
Анварова единственная, кто ее видел. И то случайно.
Лисица, почувствовав, что говорят о ней, начинает жечь. И сердце, как по команде, отплясывает пасодобль.
– Отец про внуков снова заговорил на прошлых выходных. Интересовался.
Поднимаюсь с дивана и расхаживаю вдоль окон. Третий этаж, вид на Неву, туристы, белые, блядь, ночи. Ненавижу этот город.
И разозлиться на Аську хочется, и понимаю, что не виновата ни в чем. Девчонка, что хочет любви от своего мужа. Ну, влюбилась, дурочка. Не знает меня совсем, а что-то там испытывает в своем сердечке.
Получается, злюсь на себя.
– Ась, скажу честно, – подбираю брюки, надеваю рубашку, заправляю ее. Все выходит резко, – я никогда не воспринимал этот брак как настоящий. Никаких детей не будет. Я тебя не люблю.
Ассоль меняется в лице. Вот-вот заплачет. Будь это кто-то другой, но не Анварова, увидел бы истерику и жгучие слезы. Но Ася держит себя в руках. Смотрит только угрожающе. Как змея перед нападением.
– Мы можем развестись, если вопрос с ребенком так важен, – предлагаю.
Во рту все пересыхает.
Ребенок… Перед глазами образ Арсения. Мальчишки четырех лет. Снова мерцает в сознании: мой – не мой?
– Нет, Аверин. Никакого развода никогда не будет. Я на это не пойду.
Равнодушно пожимаю плечами.
Что еще сказать? Мне и правда все равно. Для меня наш брак – лишь печать в паспорте. Я после свадьбы все равно жил своей жизнью, а после аварии с отцом мозг никто не вытаскивает прибором для разделки устриц.
– Ты когда-нибудь меня полюбишь, Стас. И семья у нас будет, и ребенок.
Полностью одетый, я подхожу к Анваровой очень близко и наклоняюсь. Вновь чувствую запах льда. Его не описать, но холод скачет по клеткам, и летний теплый вечер становится морозной полярной ночью.
– Любовь… Ничего не желаю иметь общего с этим чувством, – грубо выговариваю каждое слово, напрягая при этом челюсть до хруста.
Ночь провожу в гостинице. Не сплю. Если в Питере в это время года и можно встретить рассвет, то я именно это и делаю. Небо из светло-голубого становится светло-светло голубым.
А потом весь небесный купол застилается свинцовыми тучами, и льет дождь. Прекрасно, че!
Пока добираюсь до места встречи со Смирновым, промокаю до нитки, хотя я на машине.
