MCM - страница 61

Гладь уже взрывают серебрящиеся круги…

Я закрываю глаза и вновь вспоминаю, как три года назад снова, а в каком-то смысле впервые, увидел Директорат. Знаешь, его здание ведь действительно пухнет. И в последние почти три десятка месяцев, кажется, всё отчётливее. Его купол и выгнутые дугами стены всегда больше напоминали не классические мотивы, – стоит признать, что архитектор уловил жажду вбирать в себя как можно больше, – а наполненные ветром паруса. (И один из углов мне по-прежнему кажется лишним, а даже, пожалуй, и в большей степени, если принять во внимание последние десятилетия работ по обустройству уличной сети; теперь Директорат будто бы в лёгкой дисгармонии с окружением и, что важнее, схемой движения.) И в свете случившегося в последнее время я бы не взялся гадать, выдержат ли они грядущий шторм, с которым им суждено встретиться. Шторм, от которого они не смогут умчаться, и первые представления о котором должны были им дать нахлынувшие в день затмения потоки – отнюдь не воздушные. Им не избежать бури: мы запутали, нарушили и разрушили, обессмыслили систему и принципы функционирования их такелажа. Коммуникационные и каптажные аналоги гардаманов, гиней, горденей, драйков, зубил, лебёдок, лопаток, мушкелей, сваек, талей, шпилей – что там ещё? – всё это перестало иметь хоть какое-то значение, хоть какую-то пригодность, когда мне, по окончании всех хлопот, достаточно дёрнуть лишь за одну-единственную верёвочку и запустить машинерию, единственной видимой движущейся частью которой полагается поднимаемый занавес. Ха! Занавес против парусов…

Я закрываю глаза и вновь вспоминаю, как стоял на противоположной стороне одной из улиц, что – иначе и не сказать – огибали, обтекали Директорат. Сжимал кулаки и пересиливал желание – детское, наивное, невозможное, да-да – ворваться внутрь и побудить тех, кто внутри, сделать то, что должно. Но понимал, что в моих мольбах, доводах и угрозах не будет чего-то, что принудило бы и Блеза; он бы, скорее, как можно сильнее закусил собственный хвост и пожрал себя, а заодно и штабной мирок, что выстроил. Я понимал, что это крайнее средство, а потому остался наблюдать из теней, ведь я и сам остался не более чем смутной тенью в памяти немногих. Если и вовсе остался. А ты… Помнит ли кто-то тебя? Отважится ли кто-то вспомнить? (Впрочем, кое-кому напомнить я намерен. Годы его не пощадили, но всё же не так, как он сам себя изнурял.)

Я закрываю глаза и вновь вспоминаю неумолимый поток света и жара, затем – как он постепенно гаснет и разбивается на искрящиеся брызги, орошает опалённую кожу, оседает пеной у ног… Я вспоминаю соль и воду. Я вспоминаю боль пробуждения Там. И тебя.

Я закрываю глаза и вновь вспоминаю…

II. Substructiones insanæ

8

Прошедший ночью тяжёлый дождь навощил предместные особняки Нёйи-сюр-Сен и оставил зелень во множестве жемчужин, рассеянием света утверждавших и множивших скоротечное царство Авроры. В этот непривычно ранний час Генри, как и обещал, вёл Мартина к занимаемому неким Советом анархитекторов зданию. Это был рококо-особняк родом из середины XVIII века, за какой-то надобностью возведённый на самой окраине Нёйи-сюр-Сен – зато с видом на реку и остров Пюто. Возможно, что из некой провинциальной феодальной ностальгии по временам, когда дворянский дом своими размерами и убранством монопольно доминировал на многих акрах владения. Однако именно что «некой»: владельцы и сами, должно быть, стеснялись своего каприза, поскольку от чрезмерного внимания и, впоследствии, разбора по кирпичику и засилья отверженными, как и само строение, спасали усадьбу как отдалённость от города, так и плотный кустарник и высившиеся над ним липы, некогда смыкавшиеся строем по периметру, а ныне оставившие караульно-декоративную службу, осевшие и обзавёдшиеся кучерявым потомством. Причудливо была проложена подъездная дорожка: сначала она стелилась вдоль ряда деревьев, как бы шедшего внутрь участка и делившего его надвое – садовую и особняковую части, – но всё-таки оставлявшего на том конце достаточный коридор, и лишь затем, после поворота, направляла путника к дому. Такая планировка, прикинул Мартин, должна напоминать спиральную раковину или «G».