# Me Too. Роман - страница 4

– Театр?! – загалдели мы радостно. – Вот здорово! А что за пьесы мы будем ставить? А как вы вдвоем будете работать? Ведь режиссер обычно – одинокий волк?

– Как Станиславский и Немирович-Данченко. Мы пока еще не достигли их уровня, но ведь и вы тоже не МХАТ. Кстати, ребята, подумайте на досуге, как мы назовем наш театр?

– Может, «Шхат» – школьный художественный театр? – предложил кто-то.

Всем очень понравилось. Только Лешка Круглов сказал: «А, может, назовем его «Нечайка»? Не все сразу поняли, откуда он взял это название, но АМ весело зыркнул на него и сказал:

– Да, пожалуй, так лучше. Пусть будет «Нечайка».

***

По расписанию в этот день после литературы следовала история. Вместе со звонком в класс вошел еще один новенький учитель, он же – второй предполагаемый режиссер. Первой моей мыслью было: «Да это же вылитый Пьер Безухов!». Историк был довольно тучным и одышливым. При этом выше и как-то массивнее словесника, шире в плечах. И уже начинал лысеть. В качестве компенсации он носил рыжеватую и довольно чахлую бородку. Зато усы были на редкость пышные. И, как и положено Пьеру, он носил очки. Причем очки с толстыми стеклами. Сквозь них глаза казались большими и выпученными. Так что он слегка смахивал на какую-то глубоководную рыбу, что выглядело не слишком приятно.

Он казался гораздо старше АМ. Хотя разница в возрасте между ними составляла, как мы вскоре узнали, меньше пяти лет.

Историк назвал свое имя, и весь класс буквально покатился от хохота. «Кандид Анатольевич», – именно так он представился и, похоже, был несколько озадачен столь дружным весельем:

– И что же такого смешного вы нашли в моем имени? – спросил историк чуть писклявым тенорком, который не очень-то вязался с его внушительной фигурой.

– Ну, как же, – сквозь не стихающий хохот, пытались объяснить мы. – На предыдущем уроке появился один новенький по имени Амбруаз. А теперь вот вы – Кандид… Анатольевич. Разве не смешно?

– Да, забавно, – на лице историка внезапно проступила чуть растерянная и совершенно обезоруживающая улыбка, тут же скрасившая в наших глазах некоторые дефекты его внешности. – Кстати, вы еще больше удивитесь, когда узнаете, что мы с Амбруазом Михайловичем – старые друзья. А хотите, я угадаю, с какими словами он к вам обратился?

– Конечно, хотим.

Кандид Анатольевич (а далее – КА) несколько мгновений стоял неподвижно, как бы задумавшись, а потом вдруг заговорил: «Вы, конечно, не поверите, но литература является самым важным предметом школьной программы. И это объективная истина», и так далее… Дело даже не в том, что он слово в слово воспроизвел фразы, сказанные словесником. Куда больше удивило, что его голос и интонации вдруг стали в точности такими же, как у АМ. Но самое поразительное было в том, что и чисто внешне он так преобразился, что лицом и фигурой каким-то образом стал похож на своего приятеля. Это преображение почти граничило с чудом. Класс просто лег. А потом разразился аплодисментами.

КА развел руки, как бы раскланиваясь перед благодарными зрителями, а потом добавил уже своим обычным тенорком:

– Вот и я начну так же. Только заменю литературу на историю. – Тут КА снова рассмеялся, да так заразительно, что еще больше нас к себе расположил.

– А про Кандида, кажется, Вольтер написал? – спросил кто-то.

– Да, Вольтер. Из него я, можно сказать, появился. Кстати, значение этого имени таково: чистый, искренний, простодушный. И оно мне идеально подходит. Я ведь тоже искренний и… простодушный. Иногда даже слишком, – добавил историк как бы про себя.