– Эта битва закончилась, – обратился я к врагам, теснившимся под крестом, украшавшим штевень корабля. – Не стоит умирать ни за грош.
Мы потопили одно судно и захватили два.
– Складывайте щиты! – продолжил я, делая шаг вперед. – Все кончено!
Щиты загремели по палубе. На доски упали мечи и копья. Все сдались, кроме одного упрямого воина. Всего одного – молодого, высокого, с густой белой бородой и яростными очами. Он стоял на носу, держа длинный меч и простой щит.
– Бог с нами! – взывал он. – Бог нас не оставит! Бог никогда не подведет! – Упрямец громыхнул клинком по щиту. – Поднимите оружие и убейте их!
Ни один из его товарищей не шелохнулся. Они понимали, что побиты, и надеялись только на милость с нашей стороны. Юнец, поверх кольчуги у которого висело на серебряной цепи распятие, в последний раз ударил мечом, сообразил, что остался один, и, к моему изумлению, спрыгнул с носовой площадки и сделал два шага по направлению ко мне.
– Ты Утредэрв? – осведомился он.
– Кое-кто так меня называет, – любезно признал я.
– Нас послали убить тебя.
– Не вам первым дают такое поручение, – сказал я. – Кто ты?
– Избранник Божий.
Лицо его обрамлял шлем, искусной работы вещь, окованная серебром и с крестом на шишаке. Красивый был молодец, высокий и гордый.
– У Божьего избранника есть имя? – спросил я.
Сунув Осиное Жало Осви, я выхватил из подбитых войлоком ножен Вздох Змея. Божий избранник решил драться, причем один на один, так что Вздоху Змея достанет места, чтобы излить свою ярость.
– Мое имя Бог ведает, – гордо ответил юнец. Он обернулся. – Отче!
– Сын мой! – отозвался резкий голос.
Говорил священник, что стоял среди копейщиков на носу, и по этому скрежещущему голосу я узнал того, кто подбадривал воинов убивать нас.
– Если я умру, то попаду на небо? – с искренним волнением спросил юнец.
– Сын мой, сегодня же будешь рядом с Богом. Среди блаженных святых! Потрудись же во имя Господне!
Молодец опустился на миг на колени, закрыл глаза и неуклюже перекрестился рукой, держащей меч. Люди Эгила, мои дружинники и выжившие враги смотрели на все это. Кое-кто из моих воинов-христиан тоже осенил себя крестом. Молятся они за меня или просят прощения за то, что захватили корабль с крестом на штевне?
– Не валяй дурака, парень, – посоветовал я.
– Я не дурак, – гордо возразил он, поднимаясь. – Бог не выбрал бы дурака для угодного Ему дела.
– Это какого же?
– Избавить землю от твоего подлого существования.
– По моему опыту, – заметил я, – твой Бог почти всегда выбирает дураков.
– Ну, тогда я дурак Божий, – с вызовом провозгласил юнец.
За спиной у него загремело, и он в испуге обернулся, но увидел, что это всего лишь еще один из его товарищей бросил на палубу щит и копье.
– Тебе не помешало бы крепче верить, – укорил он труса, а потом повернулся и кинулся на меня.
Само собой, он был храбрым. Храбрым и глупым. Он знал, что обречен на смерть. Может, и не от моей руки, ведь, если даже ему удастся убить меня, мои люди изрубят его в куски. Идиот отдавал себе в этом отчет и понимал, что жить ему осталось считаные минуты, но надеялся обрести новую жизнь в залитой солнцем скукотище христианского рая. Верил ли парень, что способен победить меня? В бою все возможно. Он вполне мог сразить меня, если преуспел в обращении с мечом и щитом – этих искусствах, делающих воина великим. Но похоже, вера его коренилась не в кровью и потом обретенном мастерстве, а в надежде на то, что его Бог спустится с небес и дарует ему победу. Вот эта глупая вера и гнала его в бой против меня.
