– Прялку сюда, – скомандовал Олег, и ему мигом явили лопатообразную прялку. Запыхавшиеся девки с толстыми косами приволокли и доску-донце, воткнули в нее прялку и прикололи к ней кудель.
– Садись, – велел Кайсе Олег. – Ставь ногу сюда…
– Какую? – робко спросила «Тойветтовна».
– А какую хочешь… Теперь качни педаль – так вот, с пятки на носок перекати…
Кайса резковато нажала. Колесо самопрялки дернулось и застыло. В толпе ойкнули, и женщина сделала движение встать.
– Да ты не волнуйся! – удержал ее Олег. – Спокойно жми, катай туда-сюда! Вот так! Во!
Кайса попала в ритм – рычаг раскрутил колесо, веретено зажужжало, и бедная тир едва успевала слюнявить пальцы левой руки, большой и указательный, которыми она вытягивала нить.
– Принесите ей клюквы! – велела Умила, захваченная процессом.
Девки припустили к женскому дому и скоро вернулись, протягивая две полные миски – одну с клюквой, другую с брусникой. Кислятина дюже способствовала слюноотделению. Перепало и Олегу – чья-то маленькая лапка сунула ему пирожок с требухой. Он слопал его не глядя. Ему тут же скормили еще один.
А Кайса сияла. Маховик самопрялки представлялся ей чем-то вроде колеса Фортуны. Теперь она столько напрядет, столько наткет – и закладной тканины, и браной, и всякой! Воля, давно закатившаяся звезда, начала восходить для Кайсы Тойветтовны, из мечты перетекая в явь. А если еще и Валит пособит… Счастье-то какое! Расчувствовавшись, Кайса всхлипнула и быстро смахнула слезу правой рукой. Незанятой! Только и дел для нее, калеченной, что брать из миски кислую ягоду.
Вытягивалась из кудели прядь в размах рук – и скручивалась жужжащим веретеном в нить.
– Несите еще кудель!
Звонкие девичьи голоса затянули: «Мягче пуха ле-ебеди, тоньше паутинки-и…»
Альдейгьюборг, Бравлинсхов. 23 июня 859 года от Р. Х.
На заре Пончика разбудила Чара. Девушка нарядилась во все расшитое, золотняное, даже понева на ней выглядела празднично, а свита, накинутая по холодку, была расшита мелким речным жемчугом. Чара была красивее себя, о чем Пончик и поспешил сообщить, натягивая рубаху. Щечки Чарины зарозовели, она похлопала ресницами, играя сердцем Шуркиным в пинг-понг, и в награду завязала ему тесемки на рукавах.
– Пошли, – мило проворчала она, – а то говоришь, говоришь, сам не знаешь что…
– Знаю, – улыбнулся Пончик стеснительно и взял в свои руки маленькие девичьи пальчики. – Как увижу тебя, сразу хоть просыпается… Угу…
Тут щечки у Чары и вовсе разбагрелись. Девушка подхватила свою косу и пушистым концом пощекотала Пончику нос. Он засмеялся и поймал Чару, не спеша убегавшую, обнял со спины и шепнул на ушко:
– Погуляем вечерком?
– Я подумаю, – важничая, ответила девушка и встрепенулась. – Заговорил меня совсем. Пошли, пошли скорее!
– Да куда такая спешка? Солнце еще не взошло!
– Когда взойдет, поздно уже будет. Ты что? Сегодня ж двадцать третье!
– Ну?
– Лапоточки гну-у… – ласково пропела Чара. – Купальница сегодня!
– А-а… – дошло до Пончика.
– Бэ-э! Сегодня ж самая пора травы собирать – до свету. Проводишь меня? А то одной страшно!..
– Слушаюсь и повинуюсь…
Пончик подхватил на руки взвизгнувшую девушку, но у порога послушался ее сбивчивого шепота и опустил на пол. Вдруг люди увидят? Подумают не то… А богам все и так видно.
Стояла та пора, когда покров ночи поднят, но свет пока не осилил темень, только разбавил ее.
В такую рань многие не спали. Слышно было, как двое или трое дренгов хохочут в гриднице, гремя тяжелыми столами и скамьями. Мебель, что ли, переставляют? Заспанные простоволосые девки бежали к бочкам умываться и плести косы – к обычаю краситься по утрам они еще не дошли, да и какой макияж для этих хорошеньких мордулек подходит лучше юной свежести? Вон, у Чарочки какие губки яркие – и помады не надо, а после бани ее пушистые волосы отдают запахом любистры. Разве «Шанель» сравнится с этим первобытным парфюмом?
