– Не сыщешь ты посейчас своих, друже. Утром ужо. Инда сейчас садись с нами. Поснидай ушицы. Ушица знатная.
– Ушицы, говорите? – Миша вот только сейчас ощутил вдруг жуткий, прямо-таки волчий голод. Ну, еще бы… что он сегодня ел-то? Не ел – так, закусывал.
– А и не откажусь! Ложка у вас, чай, отыщется?
– Сыщется, мил человек. Свою-то что, на поле брани оставил?
– Там…
– Садись, садись, друже. Кольчужку-от снимай, меч… на тебе ложку.
Ну и ложку дали – деревянную! А ушица ничего – и впрямь знатная, жаль только, что без картошки, да и соли маловато. Зато жирная, из рыбьих голов! Ух, завтра поутру не уха – холодец будет.
К такой-то ушице да еще бы водочки!
– Тебя как зовут-то, мил человек?
– Михаил, Миша…
– Откель будешь?
– Питерский…
– Откель, откель?
– Да что ты, Парфен, пристал к человеку? Лучше бы бражкой угостил.
– И то дело… – Парфен – любопытствующий бородатый мужик в синей длинной поддеве – взял из травы плетеную флягу. – Не побрезгуй, Мисаил, с нами… Извиняй, не рейнское – то давно уж выкушали. Ну, за победу!
– За победу! – улыбнувшись, Миша хлебнул ароматной бражки… Потом еще одна фляжка явилась. И еще… а потом уж и целый жбан. Запасливые оказались дружинники. А, может, то трофеи были?
Заночевал Михаил тут же, в шалаше, у костра. Просто вырубился и не слышал уже больше ни песен, ни радостного смеха, ни коростелиных глухих трелей. Спал крепко, без сновидений, а утром проснулся от резкого звука трубы.
Глава 4
Лето. Ижорская земля
Раба
Если сам факт наличия рабовладения в Древнерусском государстве не вызывает сомнений ни у кого из историков, то вопрос о степени распространения рабства породил разнообразные мнения и споры.
Социально-экономические отношения и классовая борьба на Руси IX–XII вв.
Хорошие были ладьи, красивые. И слажены этак хватко, с умом – ну, в точности, как средневековые. Мощные весла, борта-насады, вздыбленные лошадьми носы, мачты с полотняными парусами. Ветер, правда, не был попутным – на веслах и шли.
Михаил и сам не знал, зачем он сел в ладью вместе со всеми? Сбыслав позвал? Ну разве что… Миша все ж таки чувствовал симпатию к этому веселому кудрявому парню, хоть тот и не отвечал на многие его вопросы – отшучивался, молол всякую чушь или вообще молчал. Почему так? Не хотел? Или не знал ответов?
У Михаила почему-то возникло такое чувство, что сам, один, он из этих диких мест ни за что не выберется. Да уж… «Дикие места»… Это под Питером-то! Предчувствие чего-то невероятного, невероятно нехорошего, уже не раз и не два терзало его душу, но молодой человек все эти мысли гнал – не может такого быть! Потому что не может быть никогда. Ну, рано или поздно, кончится вот этот вот путь, вот сейчас, за излучиной, покажется Кировск, пристань с облупленными суденышками, мост, танки на берегу, у диорамы. Чего-то не видать ни того, ни другого, ни третьего… Рано еще? Выплыли-то не сразу с утра, к обеду ближе, как сказал Парфен – «в седьмом часу дня», что в переводе с древнерусского – полдень. И плыли уже… А черт его знает, сколько плыли? Может, часа четыре уже, а может, и больше.
Миша сидел на носу, вместе с остальными воинами, так же попивал из пущенной на круг фляжки трофейное винишко, очень даже, кстати, неплохое. Все вокруг были без кольчуг, в длинных разноцветных рубахах – тоже, естественно, древнерусского стиля – с обильною вышивкою по вороту, рукавам и подолу. Вышивка эта имела по большей части сакральное, доставшееся еще с древних языческих времен значение, впрочем, и для пущей красоты тоже ничего себе – годилась. Разные были на воях рубахи – у того, кто на веслах, поскромнее, посконные, а у Сбыслава, к примеру, или еще у некоторых – шелковые – голубые, желтые, малиновые.
