– Помни, – прохрипел вслед Кривой Ярил. – Мишиничи два раза не зовут!
В шатре было все так же тепло, уютно. Даже комары не зудели – ну, под утро их обычно меньше становится. Миша стянул футболку, улегся, обняв «рабу».
– Не спишь, господине? – девчонка прижалась к нему всем телом.
– А ты что проснулась? Рано еще. Спи…
– Что-то ты задумчив, господин мой.
– А ты что, видишь, что ли?
– Чувствую… Бабка моя ворожеей была.
– Ишь ты, ворожеей… – Михаил погладил девушку по плечу. – А, может, и ты ворожить умеешь?
– Может, и умею. Хочешь, тебе поворожу?
– Лучше скажи, как поскорее до Питера добраться?
– Питер… Странное имя. Немецкое?
– Слушай, да ну тебя! Ты когда нормально-то говорить начнешь, чудо? – озлился Миша.
– Прошу, не гневайся, господин, – Марья отпрянула, задрожала. – Я ж вижу – ты хороший, добрый… Возьмешь меня с собой – буду тебе всю жизнь служить, ровно псица верная.
Михаил не выдержал, хохотнул:
– Лежи уж, псица…
Снаружи вдруг раздался звук рога. Сразу все вокруг зашумели, повылезали из шалашей и шатров, послышался смех, веселые крики, прибаутки.
– Эх-ма, скоро дома будем!
– Домой-то путь – куда как быстрей, нежели из дому.
– Скоро, скоро увидим Святую Софью!
– Эй, Мисаиле, вставай!
Сбыслав. Поднялся уже.
– Встаю, встаю, дружище…
Выбравшись из шатра, Михаил улыбнулся приятелю, поблагодарив за «подарок».
– Что, понравилась раба-то? – сын тысяцкого Якуна расхохотался. – Пригожа дева… До Новгорода доведешь, там продашь с выгодой.
– А может, себе оставлю? – поддержал шутку Миша.
Сбыслав, однако, взглянул на него со всей серьезностью:
– Не стоит ее оставлять, друже. Деву мы тебе другую найдем, невесту присмотрим, уж тут-то не сомневайся. А рабу посейчас вели связать к возам, не дай Боже, в воду бросится – уплывет, стрелой не достанешь. Ты ж – в нашей лодье?
– В вашей… Ха – в ладье! Хорошо хоть, не на лошади!
– Что, коней не любишь?
– Коней люблю, верхом – не люблю. Лучше уж на телеге.
Михаил за все время реконструкций так и не выучился как следует держаться на коне, мало того, лошадей как-то даже побаивался, не испытывая к ним особой приязни.
– Порастрясешь кости-то на телеге, – снова засмеялся Сбыслав.
Он было повернулся, да Миша ухватил за плечо, молвил негромко:
– Слышь, ко мне тут Кривой Ярил с утра подходил, разговаривал…
– О! – Сбыслав поднял вверх указательный палец. – А я тебе что говорил? Должен был подойти, лиса хитрая.
– Не понимаю, – Михаил потер виски. – На что я вам всем сдался? Что – такой уж сильный боец?
– Ох, и говор у вас, с Заволочья… Не сразу и разберешь. Тут дело не в том, что воин ты хоробрый, таких ведь много, – понизил голос сын тысяцкого. – А вот в Новгороде ты – чужой. Никто тебя не знает, никто про тебя не слыхал – то может быть полезным.
– Ага, – уязвленно отозвался Миша. – Не у Мишиничей с рук есть, так у вас…
Сбыслав вдруг расхохотался и, подмигнув, хлопнул приятеля по плечу:
– Так у нас-то слаще! Ну, пошли, друже, к пристани… А рабу-то все ж таки привяжи… Хоть и лес кругом, чаща… А все ж так надежнее.
Привязывать Марью Михаил, конечно, не стал – а, наверное, надо было бы – просто так, прикольнуться. Вот, фотоаппарат с собой был бы – привязал бы точно! Но, увы, фотоаппарат – у Веселого Ганса, а сам Ганс… черт его знает, где? Хотя… догадаться не трудно – сидит, небось, дома, в Питере, пиво хлещет. В Питере… А он-то, Михаил, как, зачем здесь? На какой-то большой лодке, с какими-то… психами… точно – психами, уж больно увлеклись игрою… или… Или это совсем не игра? Ну, тогда не они психи, а он, Миша.
