Высокопарные и довольно самонадеянные слова главнокомандующего были встречены гробовым молчанием.
– Теперь попрошу всех заняться приготовлениями к завтрашнему утру! – закончил командующий военный совет.
Еще в предрассветных сумерках заговорили пушки на всем левом фланге русских войск, канонада продолжилась и после того, как взошло солнце. В это время четвертый пехотный корпус, усиленный несколькими дополнительными полками, и второй кавалерийский вышли из Утицкого леса и взяли направление на Шевардино. Казаки Платова ушли в тыл неприятеля по старой смоленской дороге еще затемно.
И вот она, удача, которая, как известно, любит дерзких! Расчет командующего оказался верным. Шевардинский редут прикрывали всего лишь несколько арьергардных полков. Французская армия спешно отступала по новой смоленской дороге прочь от поля сражения, прочь от Москвы!
Прошло двенадцать дней после кровавого сражения у деревни Бородино. Положение враждующих армий изменилось, причем кардинально. Крупных столкновений не было, только мелкие стычки, но они, поощряемые главнокомандующим русских войск, были многочисленны, постоянны, внезапны и прочти всегда успешны для русских солдат. В результате французская армия слабела, таяла, и ее боевой дух без Бонапарта сильно упал. Российская армия, наоборот, постоянно получая подкрепления и, немало воодушевленная отступлением французов после Бородина, воевала все лучше.
Вдобавок командующий пошел на риск (уже в который раз) и разделил армию на две части: одна из них выдвинулась на Гжатск, а другая, с Раевским во главе, блестящим маневром заняла Вязьму. Теперь французы оказались между двумя армиями, причем одна из них в почти полностью разрушенном и сожженном Гжатске прикрывала оба важнейших направления: и на Москву, и на Петербург, а другая – занявшая Вязьму, оказалась на линии коммуникаций французских войск. Капкан захлопнулся. Была, конечно, опасность, что французы могут попытаться разбить русские войска по частям, что они, оказавшись в отчаянном положении, скорее всего, и попытались бы сделать. Однако разгромить какую-либо часть русских войск, имея при этом у себя в тылу другую – затея очень рисковая. «Будь во главе войск Наполеон, он бы, не раздумывая, так и сделал, а сейчас – вряд ли», – решил командующий и вновь оказался прав.
И вот сегодня – на тринадцатый день после бородинского сражения – в ставке командующего в Гжатске появились один за другим три французских парламентера. Первый, прискакавший рано утром, предложил заключить перемирие. Командующий в ответ обещал подумать. Второй парламентер явился ближе к полудню и получил ответ, что командующий все еще думает. Между тем атаки небольшими силами, стычки и перестрелки продолжались весь день. Наконец, к ночи появился третий парламентер, который сообщил о предложении встречи командования французской и русской армий для обсуждения прекращения боевых действий.
На следующий день к полудню в единственной оставшейся целой бревенчатой избе в деревне Кожино, находящейся на ровном открытом месте посередине между расположениями русских и французских войск, состоялась встреча высшего командования враждующих армий. От французов были Ней, Мюрат и Понятовский, из русских военачальников присутствовали Барклай-де-Толли и Коновницин, а для обсуждения условий и, собственно, для принятия решений командующий отправил полковника Толя. Сам командующий решил не присутствовать на переговорах, которые уж точно станут историческими, хотя, конечно, очень хотелось. В случае успеха без участия главнокомандующего триумф будет неполный, но, во-первых, он не слишком любил рисковать своей персоной, а риск все-таки был. Во-вторых, его воспитание и образование, полученные в деревне Тульской губернии, оставляли желать лучшего, поэтому по-французски он изъяснялся скверно, что, вместе с его военной карьерой, проходившей через альков известной дамы, являлось постоянной темой для острот.
