– Ну а к подозреваемым-то какая любовь может быть?
– Вы правы. В данном случае, хотя и не любовь диктует взаимопроникновение, но углублённое внимание к сущности, к сердцевине души, если можно так выразиться.
– Это сродни любви?
– Я тоже думала над этим. Быть может, тут любовь другого рода – любовь не к человеку, а к профессии. Наше дело такое, что полностью нас забирает. Впрочем, я говорю: «наше дело», хотя сама уже на пенсии.
– Но остались вопросы, загадки театра? Разгадываете их на морском берегу?
– Точно так. А вы-то что делаете здесь? В театрах ведь в мае сезон не заканчивается?
– Сбежал сюда по той же причине – загадки не дают покоя. Но это всё-таки невероятно. Я имею ввиду нашу встречу. Кто к кому притянулся – я к вам или вы ко мне?
– Я в Сочи первая приехала, значит, вы ко мне. И я очень хотела найти единомышленников. Вы, случаем, не читали книгу Риммы Кречетовой….
– О ядерной кнопке Станиславского?
– Что я слышу?
К ним подошла молодая женщина довольно яркой внешности, актриса, мелькавшая в сериалах, как правило, на вторых ролях.
– Ты и в Сочи твердишь о ядерной кнопке Станиславского?
– А ты, Майя неугомонная, и в Сочи меня нашла? – Иван был явно недоволен и не скрывал этого.
– Нашла, нашла. Меня зав. труппой сюда отправила за казённый счёт, между прочим. Премьера на носу, а ты сбежал.
– Какая премьера? У нас ещё застольный период не закончился, ещё даже на площадку не вышли. Премьера будет осенью, после отпуска. И у меня есть второй состав, между прочим. Пусть Глеб репетирует и в премьеру выходит. Я послал в театр заявление об уходе. Так что зря ты приехала.
– Нет, ну вы слышали? – Майя повернулась к Елене Сергеевне, – он просто с ума сошёл! Вы его родственница? Поговорите с ним, он же карьеру режет под корень!
– Ты где остановилась? – спросил Иван.
– Не волнуйся, в гостинице. К тебе на постой не претендую. Зав. труппой на неделю отпустила. Сказала, что с начальством договорится. Я позвоню ей, чтобы твоё заявление перехватила. Пока! Думай до завтра.
И она, помахивая сумочкой, удалилась, изящно огибая пляжные лежаки под тентами.
– Вот так, – вздохнул Иван.
– А что не так? – спросила Елена Сергеевна.
– Да так как-то всё….
– Большой оригинал, – кивнула Стрельцова.
Глава третья. Тайны пыльных кулис
Актёры между собой разговаривают репликами из спектаклей. Чем старше актёр, чем богаче его репертуар, тем живописнее он изъясняется.
Иван Касаткин и Стрельцова Елена Сергеевна перекинулись репликами из монолога Хлестакова:
«С Пушкиным на дружеской ноге. Бывало, часто говорю ему: «Ну что, брат Пушкин?» – «Да так, брат, – отвечает, бывало, – так как-то всё…» Большой оригинал».
На душе у обоих тотчас же воцарились покой и благоденствие от того, что словно окунулись в родную атмосферу.
Дело в том, что театр – весьма закрытая структура, сродни средневековому Ордену. Закрытый занавес. А что за ним? Какая жизнь, невидимая глазу зрителя, существует там? Замкнутое пространство, ограниченное занавесом, кулисами, навевает странные мысли. Если бы одинокий зритель попал сюда, в зрительный зал, задолго до спектакля, когда всё замерло в молчаливом ожидании…. Глухая тишина так испугала бы его, что он бежал в фойе, а далее, вниз по лестнице – вон! На улицу! К людям!
Пусть носятся машины, пусть снуют туда-сюда люди, пусть шумят и галдят, только не эта пугающая, бархатная тишина.
А что же актёры? Замечают ли они ограниченность собственной жизни? Или иной они не знают? Не должны знать – говорит им театр.
