Скрипит и затворяется дверца, драпированная органзой. И по ту сторону режет рыданием – самым отчаянным и ненастным из всех, что я слышал.
– Какие границы? Она и так психичка! – рычит Миртски.
– Как же «какие», господарь? С Эфиром же.
Если ты когда-нибудь посчитаешь себя одиноким, несчастным… Или, быть может, ненужным – приходи тогда к Бругу, и он изобразит тебе, как кричит Катаржина Клаугет.
– Да мне уже по боку на ваши научные россказни, – фыркает хозяин, торопливо следуя к выходу в коридор. Тот, что с портретами.
– Я, если позволите, советовал бы графине терапию, – суетится старик. – Периоды помешательства обыкновенно сменяются порами ясности, и…
Плач Катаржины Клаугет – шрифт для слепых, высеченный на барабанной перепонке Бруга.
– Уж не беспокойтесь, время позднее, – подгоняет нас Миртски, – а завтра я обязательно выужу себе кого-нибудь из Братства…
Крик Катаржины бесконечен и пуст. Как бесконечна и пуста бездонная яма.
– …Писарь, кладовщик, поломойка – да самый дрянной цеховик из Белых будет толковее вас!
– Замолчи, – осекаю я Миртски.
– Да ты никак оборзел!
– Тихо! – толкаю его в грудь. – Прислушайтесь.
Строжка с Томашем недоуменно переглядываются.
– К чему?! Нет ничего!
– Оно и правда: ни шороха не слышно, братец Бруг.
– Вот именно, – предчувствие у меня наипаскуднейшее. – Но разве она не должна реветь?
Сочный деревянный треск. Как будто вокруг кипит морская баталия, и нашу мачту расщепило снарядом надвое. Но трещит не в кабинете, и даже не в коридоре – звук глухой, словно…
Если вам понравилась книга, поддержите автора, купив полную версию по ссылке ниже.
Продолжить чтение
