Как-то всё… Будто по сценарию какого-то нудного педанта, который напихал в сцену соблазнения все возможные штампы. Что сейчас? Что-то про глаза, прекрасный вечер, может, Бродского почитать? У меня есть, заучил когда-то, даже пару раз пригодилось. «Августовских любовников». Или Омар Хайяма «Кто чар её не избежал…» Раз штампы, так до рвотной сладости. Но нет, есть внутренне убеждение, что на неё не подействует. Эта иномарка выше классом. И опять не туда мысли сворачивают: выше, чем кто? Маша-фотомодель, лицо Баленсиага4? Из недавнего…
Мысли путаются, я сбит с толку. Инга лежит затылком на моей ключице, как могла бы лежать в моей постели, и от этой мысли я так напрягаюсь, что она чувствует, я кожей чувствую, как она довольно улыбается.
– Ты знаешь, Андрас меня предупреждал.
Я напрягся, но в этот раз не так. Андрас это её шеф, Звейниекс. Тот самый, под которого копает Саттаров, и из-за которого я сейчас здесь тусуюсь с его секретаршей.
– О чём? – максимально равнодушно спрашиваю я, а сам чувствую, как бешено колотится сердце, толчками перегоняя кровь через подключичную вену, на которой лежит её голова. С тем же успехом можно было подключить меня к полиграфу.
– О тебе и Саттарове. О том, что он вряд ли, а вот ты можешь попытаться… Найти ко мне подход. Он так и сказал: «найти подход».
– Извини, но твой шеф параноик.
– Может быть, – ответила она.
Мы постояли молча, пока впереди не засияла всеми цветами радуги Европейская площадь. Инга запрокинула голову чуть сильнее, и её щека коснулась моей. Она вздохнула.
– Я тебе и верю, и не верю. А потом думаю, что это в принципе не обязательно.
– Что необязательно?
– Верить. Что тебе на самом деле нужно? Если хочешь, соври.
Я ответил просто:
– Ты. Когда приглашал тебя на эту прогулку, так не думал. А сейчас нужна ты.
– Я? Ты никогда не обращал на меня внимания. – В её голосе была досада, сомнение и… что? Желание поверить?
– Я никогда не был к тебе так близко.
Теперь я повернул к ней голову, коснулся губами её щеки. Она не шевельнулась. Я вдруг понял, что мне самому нравится эта игра. Запахи, прикосновения, приглушённая музыка и гул голосов издалека, свежий ветер дует в лицо. Всё то, что было когда-то, в самом начале, а потом сменилось простыми и функциональными алгоритмами: кабак, рёв мотора по Садовому, «ко мне или к тебе?». От намерения к исполнению, без всяких душевных шевелений. Не так давно у меня это было, лет 12 назад, а уже успел забыть. Странная ты, Инга, очень странная.
Пароход причалил, мы подошли к Равилю, Инга попросила. Я познакомил их, представил её своей коллегой, не стоит ей показывать, что я тороплюсь. Она высказала восхищение, присыпала музыкальными терминами, которые я слышал, но вряд ли смогу объяснить, и, по тому, как Равиль вздёрнул бровь, понял, что слова не пустые. Потом мы с ним пожали руки, стукнулись плечами. Я сказал:
– Равиль, я в джазе не рублю, как вы с Ингой, но ты сегодня жарил от души.
– Ну, хоть не врёшь, – улыбнулся он, и мы сошли на набережную.
Когда трезвый водитель подкинул нас к её дому, я открыл рот, но она сказала:
– Спасибо за вечер.
Поцеловала в щёку и скрылась в подъезде.
– Куда теперь? – спросил водила, ехидно ухмыляясь.
– На Кутузовский, – ответил я, сдержав желание вмазать ему в ухо.
Мой двор перекопали. Пришлось бросить машину чёрт-те где. Подъезд от меня отделили рамы с натянутой бело-красной сеткой. Я прикинул расстояние влево, вправо и тупо полез в приоткрытые ворота. Парковка, дорога, тротуар, всё было вскрыто и препарировано. Залитая светом прожекторов рана зияла вывернутым асфальтом и влажными комьями земли. Со дна торчали нервы кабелей и кишки труб, между ними копошились черви в оранжевых жилетах.
