Неужели правда? Неужели всё сбудется так, как ему привиделось? А может, послушать шефа? Написать, изложить на бумаге всё в точности, всё именно так, как было во сне? Ведь в жизни всё случается наоборот! Стоит только высказать то, что терзает, гнетёт твою душу, и тогда точно не произойдёт, не стрясётся ни в твоей жизни, ни в жизни других, незнакомых людей что-то очень плохое, страшное и непоправимое. Может, только ради этого стоит попробовать?
Он как одержимый застучал по клавиатуре. Буквы подозрительно легко, как будто сами, выныривали на поверхность жидкокристаллического монитора и складывались в слова. Надо было только сосредоточиться и тщательно, в подробностях перенести на экран компьютера то, что сидело сейчас в голове. Когда без четверти пять статья была окончена, Рыбников, не задумываясь, крупным шрифтом набрал заголовок – «Букет». Почему, он и сам не понимал. Это оставалось единственным, чему не нашлось объяснения. Просто он знал, что так надо. Только так должна называться статья и никак иначе.
Вышло пять с половиной страниц. Для субботнего номера более чем достаточно. Он распечатал набранный текст на лазерном принтере и, хотя главный и не жаловал компьютер, вдобавок скинул ему статью по электронке. Вложил страницы в прозрачный файл и заспешил в приёмную.
Шефа на месте не было. Секретарша главного, Олечка, уже стоя в шарфе и вязаной шапочке, с дублёнкой наперевес, увлечённо болтала по городскому и, увидев Рыбникова, только досадливо поморщилась. Затем сделала несколько энергичных пассов рукой, что могло означать только одно – «занеси своё „творчество“ сам». Он так и сделал.
С работы Рыбников пошёл пешком, и ноги сами принесли его в «Белую лошадь». Удивительно, но в его любимом баре, расположенном в центре и спрятанном от посторонних глаз во дворах, в подвале старинного, ещё до революции возведённого здания, почти никого не было. Он присел в углу за длинный дощатый стол, рядом с Элвисом в рамке на кирпичной стене, взял кружавчик пивка, заказал крылышки «Буффало», а потом, допив пиво, тряхнул шевелюрой, убирая со лба волнистую прядь и, помассировав в раздумье коротко стриженную бородку, попросил водки.
Когда перед закрытием молоденькая, похожая на гимнастку, официантка с пирсингом в левой ноздре тормошила его за плечо, он был уже совершенно пьян и повторял одно:
– Катастрофа!
– По-другому не скажешь, – мрачно согласилась официантка, получив сдачу – двадцать рублей – на чай. И снова пожалела о том, как некстати, из-за наезда силовиков на оптовый склад эквадорских бананов, сорвался запланированный на вечер корпоратив фруктовой компании… Однако такси Рыбникову всё-таки вызвала.
Следующее утро он лежал пластом, раздавленный и опустошённый. И если, после похмельных ста грамм, невидимые железные обручи, сжимавшие голову, стали немного ослабевать, то чувство опустошённости и ожидания чего-то страшного только усилилось. Тогда он задёрнул шторы, вытащил из гнезда евроджек стационарного телефона, выключил сотовый и ушёл в запой.
В воскресенье 26 декабря утром, а может, ближе к обеду – достоверно утверждать сложно, потому что для Рыбникова время замедлилось, исказилось и вяло текло, как липкая и тягучая патока, – водка закончилась. Чашка с рисунком жёлтого острова предательски скользнула из рук, брызнув по кухне острыми черепками и последним запасом крупинок растворимого кофе. В смятой с одного боку пачке синего «Винстона» не осталось ни одной сигареты.
