Как рано в Москве начинается осень, Еще не окончился август, а в Лефортовском парке желтеют березы. Я вспоминал осень в Новозыбкове, вспоминал роскошную осень в Хоботовском лесу под Мичуринском. А какая стояла осень в Белоруссии на Березине в 43-м году – сухая, теплая, долгая и очень желтая. Ночами я часто стоял в караулах. Кричал филин, тихо шумел лес. По звездам я научился определять время смены караула. После того, как я сдавал пост, сменщику так приятно было забраться под теплую свитку или чекмень и, засыпая, прислушиваться к тихому осеннему лесу.
Произошла авария в канализации на Краснокурсантском проезде. Отделение из взвода Васи Кудреватого направили на ликвидацию случившегося. Солдаты спускались в люк и ведрами таскали снизу вонючую грязь. Слесарь Громов, внешностью своей и поведением опровергающий свою фамилию, человек тихий и чахлый говорил:
– Видать родителей своих не почитали, раз довелось вам таким делом заниматься Чудак Громов, прикажут отцы-командиры – и не такое дело станешь выполнять.
А ефрейтор Телегин недавно рассказывал:
– Копали, значит, траншею. Мимо народ ходит. Две бабы остановились, посмотрели на нас и одна баба сказала: «Смотри, какие немцы молоденькие. Без охраны работают». А другая тетка ответила: «А куда они денутся? До Германии далеко отсюда».
Солдаты были одеты в старое трофейное немецкое обмундирование.
В армии не бывает так, чтобы какие-нибудь солдаты служили без командира. Хозяйственный взвод, формально состоявший в моем подчинении, кажется, составлял исключение в этом плане. Портные, сапожники, повара, снабженцы, шоферы, писаря, – все эти мало дисциплинированные ребята, вроде бы, пребывали в моем подчинении, на самом же деле они только делали вид, что подчинялись мне. Они исправно занимались каждый своим делом и мне, практически, не было никакой необходимости командовать ими. Жили они дружно.
Во взводе было три грузовых автомобиля: две еще довоенных полуторки и один «студебеккер» Шофером на «студебеккер» был назначен рядовой Леванин, замечательный во всех отношениях молодой человек: и внешне привлекательный, и характером покладистый, и добрый, и семь классов образования имел, словом, исполнительный и надежный солдат. Выпивал он очень редко и только после рейсов или во время увольнения в город, причем делал он это весьма умеренно, что ни разу не навлекало на него никаких нареканий. Но вот, что случилось однажды.
Вечером после отбоя я посидел недолгое время в кабинете политчасти и, закончив свои дела, направился в казарму на отдых. Сделать это мне не удалось, так как на хоздворе стояло только две машины, «студебеккера» не было. По времени Леванину пора было уже быть в части, но мало ли какие обстоятельства могли задержать его своевременное возвращение и я решил подождать его. Угловое здание на Красноказарменной улице, на третьем этаже которого квартировала первая рота стройбата, имело очень большой двор довольно сложной планировки. В одном из закоулков двора в небольшом помещении располагалась портновская мастерская и там же соседняя комната была приспособлена для проживания портных, писарей и водителей автомашин. Очень долго я ожидал возвращения леванинского «студебеккера» и вместе со мной бодрствовали все обитатели этого помещения, играли в домино, несколько партий я сыграл в шахматы с портным Маширкой, литовцем, призванным в армию после войны. Никто не ложился спать. И вот в начале двенадцатого часа, наконец, послышался шум мотора подъезжающего автомобиля, потом мотор заглох и раздался долгий автомобильный сигнал. Я бросился к выходу, за мной поспешили все остальные. Прямо у двери стоял «студебеккер» и неистово безостановочно сигналил. Я подбежал к машине и рванул на себя дверку кабины – навалившись на баранку, в кабине сидел совершенно бесчувственный Леванин. Я потянул его на себя и он, как куль вывалился из машины мне на руки. Мы занесли Леванина в помещение. Он был невредим, но мертвецки пьян. Я сказал ребятам, чтобы его уложили спать, а сам вместе с одним из водителей осмотрел машину. «Студебеккер» был в полном порядке, и его отогнали на стоянку. Я ушел восвояси.
