– Вот как надо затачивать карандаши! А вы что сделали? Разве можно такое безобразие ставить на стол начальнику Политотдела? Вы же комсорг, вы должны понимать, что от вас требуется.
– Я не умею так затачивать карандаши, – покаянно объяснил я Нетчику.
– Не умеете! А надо уметь!
– Я умею командовать расчетом 82-х и 120-миллиметровых минометов. И не в одном уставе воинской службы я не нашел ни одного требования об умении искусно затачивать карандаши, – закипая внутри, но очень скромно возразил я подполковнику.
– А у вас должность не командира отделения. Вы комсорг батальона!
– Тогда вам надо было бы подбирать комсоргов по признаку наличия у них способностей красиво затачивать карандаши, – я произносил эти слова и, хотя понимал, что не следовало бы так разговаривать с начальником, но мне, тем не менее, нравилось, как точно я формулирую свои мысли.
– Вы нас не учите, как нам следует поступать! Карандаши он не умеет точить. Вас же не яму заставляют копать! – подполковник был преисполнен негодованием.
– А вот это невозможно, – с удовольствием подлил я масла в огонь.
– Как это невозможно! – Нетчик даже с места привстал. – Что вы себе позволяете?
– Разрешите доложить. Вы же не предупредили меня, что на дежурство в Политотдел необходимо являться с лопатой. Чем же я буду копать яму? А если у вас есть лопата, укажите, где копать и я выполню ваше приказание, выкопаю для вас яму.
– Идите на свое место в коридор! – крикнул подполковник.
Этот диалог состоялся утром, впереди еще был целый день дежурства. «Уж лучше бы мне гравий таскать на пятый этаж», – подумалось мне. На прощанье, когда закончилось мое дежурство, подполковник Нетчик пообещал мне объявить выговор в приказе по Политотделу.
На другой день вместе с парторгом мы ездили в Воскресенск. Четвертая рота нашего стройбата постоянно преподносила командованию нежелательные сюрпризы: то нарушения дисциплины, то невыход на работу, то самоволки, то невыполнение плана. Провели мы с парторгом политинформации по взводам, ротное собрание организовали с вопросом укрепления дисциплины и порядка. Пустое это дело. Гастрольная поездка, не больше. Я пытался объяснить солдатам, что хорошо служить и хорошо работать значительно легче, чем плохо служить и плохо работать. Парторг поездкой остался доволен, а я – нет.
Через два дня в штаб пришло сообщение из Воскресенска о том, что рядовой по фамилии Бугрин украл две пары новых солдатских ботинок и скрылся из подразделения.
Вызвали в Политотдел. Я решил, что начинается для меня веселая жизнь. Видимо, подполковник Нетчик состряпал на меня обвинительный акт. Конкретного материала у него против меня не было, но разве в этом дело. То, что я в своем ничтожестве не проявил перед товарищем подполковником достаточного холуйского трепета, вполне хватило бы, чтобы взять старшего сержанта на цугундер. Ехал в метро и думал, буду молчать, как Зоя Космодемьянская.
Но!!! В Политотделе мне вручили мандат делегата Всеармейского совещания военных строителей, которое будет проходить в Краснознаменном зале Центрального дома Красной Армии с 27 по 31 января 1947 года. Номер билета 517.
– Если вы будете выступать, а мы записали вас выступающим, то ни в коем случае никого не критикуйте и не поучайте. Просто минуты две-три порассказывайте о какой-нибудь батальонной стройке. Согласуйте своё выступление со своим замполитом, – так напутствовал меня начальник Политотдела полковник Воронов.
