– Бога душу мать! – не сдержался Мурзинцев и метнул гневный взор на Хочубея, который теперь являлся причиной их заминки.
– Не поминай имя Господне всуе! – гаркнул на него пресвитер. – Вы, маловерные, то ли забыли, что Господь с нами! Богу угодное дело в любом раскладе свершится, и то, что напокамест вазнь шайтанщику улыбается, ничего не значит! Сатана в мелочи побеждает, да в крупном завсегда проигрывает!
После этого заявления все притихли, да и разговор себя исчерпал. Самовар закипел, и Лис всем наполнил кружки. Долго сидели молча, сербали горячий чай, но потом вдруг взял слово Семен Ремезов, до этого не проронивший ни слова, хотя толмача слушал с интересом и даже временами что-то записывал.
– У батьки есть память дьяка Переяслова, в ней говорится о рыбном промысле на Иртыше и Оби. Так вот имеется там упоминание о рыбинах непомерной величины. В 1678 году прасол (имя запамятовал) привез в Тобольск щуку длиною в сажень и два аршина, сторговал ее у остяков. Год спустя в той же памяти упоминается налим длиною в полторы сажени и весом в пять пудов. Также память указывает на 1682 год, когда нанятые рыбопромышленником Заславским остяки выудили щуку длиною в полторы сажени. Важила она под семь пудов. Сдается мне, Степан Анисимович прав: по реке и рыба.
На такое научное обоснование случившемуся с Хочубеем стрельцы снова загомонили, но теперь с облегчением.
– Байки твои интересные, Рожин, да ученость нам истину глаголет! – постановил Васька Лис и тем на разговоре крест поставил.
Но Рожин даже не улыбнулся. Он смотрел поверх стрелецких голов на близстоящую сосну. Там, притаившись на самой низкой ветке, высунув из-за ствола коричневую мордочку, следил за путниками пушистый зверек, с глазками, похожими на смоляные капли, малюсенькими круглыми ушками и пятнышком белого меха на грудке. Встретившись с Рожиным взглядом, горностай юркнул за ствол и был таков.
Проснувшись поутру, путники первым делом шли взглянуть, как там их раненый товарищ поживает. Чувствовал себя Хочубей неважно. Жар немного спал, но слабость стрельца одолевала, а попытка помочиться причинила такую боль, что стрелец и пять минут спустя скулил и обильно потел.
– Ты воды много не пей, терпи, потому как каждое испускание мочи заживлению не способствует, а тебе муку приносит, – наставлял Семен Ремезов, засветло уже хлопотавший подле больного.
За ночь натопился деготь, и лекарь, смешав его с медвежьим жиром, залепил той няшой Хочубею рану на ребрах, в паху сменил мох, разболтал очередную порцию коричневой жижи, заставил стрельца глотнуть.
– Смотри-ка, оклемался вроде, – у Мурзинцева от сердца отлегло. – А Семен-то не зря голову на плечах носит!
– Ум бороды не ждет, – присоединился к похвалам лекарю Демьян Перегода.
Семен смутился, потому как и в самом деле единственный из путников бороды не имел.
– Чем ты его отпаиваешь? – поинтересовался Демьян.
– Бобровой струей.
– О как! Так что, Егор, за выздоровление будешь благодарить Ремезова и бобров.
Подошли Лис с Недолей, присели подле пострадальца. Хочубей крутил головой, таращился на товарищей и спрашивал, что такое с ним приключилось.
– Глупость с тобой приключилась, Егорушка, – ласково, как чаду, ответил на то Васька Лис. – И случилась она с тобой еще при рождении.
– Ты, Егор, знатный рыболов оказался, – вторил Лису Недоля. – На твой уд такая щукенция клюнула! Эко, как ей твой червь приглянулся! Ты давай поправляйся, мы и дальше на него рыбу брать будем!
