Медведь-Шатун - страница 3

«Медведь-Шатун принадлежал к единственному типу людей, пользующихся моим неизменным респектом. Он был Нефором. Именно так. С большой буквы. И вообще все слова, которые относятся к этому замечательному челу, я буду писать с большой буквы:

Шатун – Поэт.

Шатун – Друг.

Шатун – Настоящий Мужик.

Шатун – Человечище.

Редко бывает, когда высокий интеллект сочетается с прямотой и честностью, а умение отстаивать свое мнение – с великодушием и теплотой. Шатун был таким, каким предстает в своих стихах. Жесть и романтика, два-в-одном, непонятно откуда взявшаяся химическая формула драгоценного элемента, который никто больше не изобретет.

По одним стихам Шатуна можно читать рэп, а другие – положить на балладу. Одни вдохновляют на революцию, другие внезапно открывают глаза на мечту, которая стояла у порога. Настоящий поэт жизни, умеющий красиво сказать о вещах, которые из-под пера кого-нибудь другого вышли бы чернухой. Медведь-Шатун – силища и талантища. Как правильно он выбрал себе тотемного зверя!

Он не боится выйти один на один и с девяностыми ржавыми бесами. Я не знаю, где он сейчас. Но сердце мое спокойно: Шатун за себя постоит. И привнесет частицу душевности, красоты и силы в те миры, которые нам неведомы».

«Стихи Сашки для меня всегда были тяжёлыми как его любимая музыка, каждый новый стих – пятитонный грузовик, почти всегда печально-философские, грубого помола. Цветные и резкие. Доходчивые, похожие на злых цепных псов, которых хозяева держат в «чёрном теле».

Они, действительно, медвежьи какие-то. Словно автору не хватает кислорода, и он не может выговорить, выплюнуть всю свою боль.

Многослойность, тихая грусть. Шатун собирал из строк пазлы, постоянно искал своего Бога, своё место в этой жизни. Много размышлял о смерти. Перекраивал мир религии. Боролся со своим вторым я. Он частенько парил между чем-то потусторонним, метафизическим и реальным, в строках автора матрица чередовалась с космосом и потусторонними силами.

Вот это глубокое, почти летаргическое состояние мной особенно ценимо».

«Нет, мы не были друзьями. Между нами не было каких-то особых, трепетных отношений. Вообще ничего не было… Кроме стихов. Стихи и остались. И надо их читать не в память о написавшем, не из чувства долга или приличия (меньше всего, полагаю, Шатуна беспокоили прииличия), а потому что стихи он писал настоящие. Горькие, болючие, но настоящие».

«Стихи Саши, Медведя-Шатуна, у меня практически всегда вызывали определенную долю изумления и волнения. Каждый стих его был на грани. Он как бы выворачивал всю боль находящуюся внутри и облекал ее в гротескную форму. Равнодушным оставаться трудно, когда видишь подобное самобичевание, и в ответ появляется реакция схожая с трепетом. Большинство стихов оставляло неизгладимый след после прочтения. Казалось, что читатель прикасается к чему-то, что было до этого момента неведомо, а если и ведомо, то страшно в этом признаваться или говорить вслух. Да, вслух Саша не боялся говорить то, о чем другие предпочли бы умолчать. И эта черта прямоты и отсутствия украшательств в какой-то степени подкупала, вызывая впечатление искренности. И так и было. Но, несмотря на все это, больше всего меня поразила его романтическая лирика. На фоне созданного грозного образа, стихи, где Саша предстает нежным, добрым, ранимым, просто не поддаются описанию. А ведь это самое главное в творчестве любого писателя или поэта – не оставлять читателя равнодушным».