Медведица не стала преследовать убегающего врага. Немного постояв, дождавшись, когда смолкнет шум вдали, она вернулась назад, издавая тонкий призывный свист. Медвежонок настороженно покинул укрытие и послушно засеменил рядом. И они медленно направились к высокогорью, где на прогретых склонах зеленела поросль молодой черемши.
Петляющей змейкой среди возвышающихся сопок извивалась едва приметная таежная тропинка, по которой уверенно шли два человека, невольно сгибаясь под тяжестью наброшенных на плечи раздутых рюкзаков. Охотники уже сбились со счета; сколько преодолели пологих хребтов, обошли стороной отвесных скал, миновали вброд горных рек, сопротивляясь сбивающему с ног стремительному течению. Но они упрямо двигались к намеченной цели. Двое суток в пути. Изматывающий день и короткая ночная передышка. Сон – больше похожий на бодрствование, а с рассветом снова дорога; пот, заливающий глаза, жгучие укусы комаров и гнуса. Их уже мало интересовало, сколько километров осталось позади; больше заботило, когда же завершится этот безумный переход. Но цель оправдывала средства. Люди валились с ног от усталости, но со звериным упорством двигались к медвежьей проталине в предвкушении желанной добычи. Медвежья желчь высоко ценилась на «черном» рынке, и за нее давали хорошие деньги. А также можно было сдать лапы и шкуру. Все вместе сулило приличный куш – столько не заработать и за год в леспромхозе. Да и мясо на зиму останется, а значит, отпадет надобность покупать свинину, которая в этом году значительно подорожала. Что ни говори, кругом сплошная выгода. Пусть медведь и зверь опасный, но добывать его им приходилось не впервой, по крайней мере одному из охотников. А это уже вселяло долю оптимизма, без добычи они назад не вернутся. К тому же оба они были отменными стрелками и прекрасно вооружены; о брюки защитного покроя приветливо бились потертые лакированные приклады двустволок, а кожаные ячейки патронташей забиты патронами с разрывными пулями, которых хватило бы отстрелять всех медведей в округе. Крутой последний подъем, и охотники наконец-то вышли на интересующий участок местности. С вершины сопки тайга лежала как на ладони; у ног, насколько хватало взгляда, раскинулся величественный кедрач, и лишь по берегу горной речки, вьющейся подобно серебристой нити, робко жались ивы и редкие березы.
– Вот и дошли! – удовлетворительно хмыкнул пожилой охотник и, осторожно спускаясь с пологого склона, обнадеживающе заверил: – Перейдем реку, и мы на месте! – На очередном повороте, прислоняясь рюкзаком к дереву, он вытер широкой мозолистой ладонью скатывающиеся с упрямого лба крупные капли пота и, приглаживая назад седые мягкие волосы, задумчиво заключил: – Осталось километра два от силы! Выйдем к реке, у сухостоя там, на Гришенской поляне, и разобьем бивак!
– Обрадовал! – устало выдохнул черноволосый мужчина лет на двадцать моложе своего собеседника. Он ни на шаг не отставал от старшего товарища, которому знакомая местность словно придала резвости, и разочарованно пожаловался: – Эта прогулка до «кордона» окончательно извела меня! Сил моих больше нет тащить этот проклятый рюкзак! Такое ощущение, словно жена в него специально кирпичей наложила, чтобы я издох по дороге! – и глухо пригрозил: – Вернусь, заставлю саму по дому с рюкзаком побегать! Пусть узнает, почем пуд лиха! Додумалась наложить всякой ерунды, словно я не на три дня в тайгу отлучился, а зазимовать собрался! Размечталась! – Гневу охотника не было предела. – Заставь дуру Богу молиться, она и лоб расшибет! Зараза!
