Подоспел вѣщевик Калин, служивший в порту и порой помогавший Березину в расследованиях. Занятый, степенный и солидный мужчина средних лет с Оленевым никаких дел никогда не имел, в доме раньше не бывал и вообще за пределами служебных обязанностей был сосредоточен только на семье и любимом занятии – резьбе по дереву, так что положиться на него можно было спокойно. Он раскланялся с присутствующими, познакомился с Антониной и, кажется, тотчас же забыл о её существовании.
Но пользы от него вышло не больше, чем от допроса домработницы. Калин всё тщательно осмотрел, но не нашёл никаких подозрительных следов ни в кухне, ни на улице, да и вѣщей было немного, все простенькие и всё больше в первозданном, исконном виде – обережная вышивка, узоры на посуде да мешочках, в которых Харина хранила свои травы, ими она лечилась сама и пыталась лечить Оленева. Бересклет, обсудив с ней этот вопрос, пришла к выводу о толковости травницы, но ничего предосудительного в её запасах не нашлось, и уж точно ничего, способного служить источником заразы. Нашёл Калин и разделочную доску собственной работы, тоже простенькую вѣщицу, которой обрадовался как родной и даже заслужил за неё скупой похвалы от домработницы, отчего буквально расцвёл.
Ценных бумаг дома покойный не держал, и если завещание существовало, то не здесь. Харина предположила, что всё отойдёт жене и детям, которые жили во Владивостоке. В этих краях никто из них ни разу не бывал, имуществом местным не интересовался и уж точно не мог поспособствовать уходу Оленева из жизни, но поискать завещание стоило.
Ни следов взлома на замках, ни подозрительных следов в кухне – решительно никаких материальных свидетельств присутствия посторонних. Шприцев также не нашлось ни единого, к традиционной медицине Харина питала стойкое и как будто искреннее недоверие.
В итоге жилище Оленева полицейские служащие покинули почти через три часа с фактом убийства на руках, но без единого подозрения и хотя бы завалящей улики. Вскрытие тоже решили не делать: сомнений причина смерти не вызывала: и клиническая картина, и орудие убийства – всё налицо.
Удобнее всего было совершить преступление домработнице, но с чего бы вдруг именно так и именно теперь? Да и от остатков окорока она давно могла избавиться, чай не дура. Сказала бы, что всё съели, и кто бы проверил?
– Странное какое дело, – задумчиво проговорила Антонина, когда они вышли. Ветер за это время слегка поутих и не сбивал с ног, но теплее не стало. – Если убийце хватило ума придумать такой план и добыть бактерий, то почему не проверил, кончился ли окорок?
– Видимо, не мог. Оленев утром заболел и никого не принимал, как бы он попал внутрь? А с тех пор Харина никого в дом не пускала, – отозвался Березин. – А что, сложно найти эту отраву?
– В том-то и дело, что потруднее, чем даже с ядами. – Антонина шагала рядом с ним, пряча руки в рукава, и жалела, что не взяла рукавицы. Потом покосилась на спутника и опять, как по дороге туда, подцепила его за локоть. – Яд проще, потому что его определить легче. Мышьяк – он и есть мышьяк и продаётся как мышьяк, а бактерий попробуй найди да пойми, что это именно они, да ещё потом вырасти! То есть можно, конечно, но очень непросто, – исправила она себя. – Положим, заподозришь их присутствие во вздувшейся банке, но даже если угадаешь – их же там не ложкой черпай, а этакое небольшое гнездо, снаружи и незаметное, в окороке же – уйма! Значит, нужно обладать нешуточными познаниями и умениями. Найти банку, определить бактерий, вероятно с помощью хорошего микроскопа, потом их ещё в питательной среде размножить, а это тоже не так-то просто. Я бы, например, не взялась без специальной литературы. Все микроорганизмы разные, и что одному необходимо, другому – смерть. И ради чего этакие сложности? Нашпигуй окорок крысиным ядом – был бы тот же исход, да ещё и понадёжнее.
