– Повторите, пожалуйста, все, что говорили вчера вечером, только более подробно. Вы возвращались от шурина…
– Да, они ждут ребенка. Это на улице Шарон. У нас на двоих был один зонтик – все равно, когда мы идем по улице, Лючия всегда берет меня под руку. Вы помните, какой был дождь? Прямо буря. Несколько раз мне казалось, что зонтик вот-вот вырвется из рук, и я держал его перед собой, как щит. Потому я и не заметил его раньше.
– Кого?
– Убийцу. Он, видимо, шел несколько впереди нас, но у меня была одна забота: дождь и лужи… А может, он прятался в каком-нибудь подъезде…
– И вы его заметили…
– Уже дальше, за кафе; там еще горел свет.
– Разглядели, как он был одет?
– Вчера вечером мы говорили об этом с женой. Нам обоим показалось, что на нем был светлый непромокаемый плащ с поясом. Он шел легкой походкой, очень быстро.
– Преследовал молодого человека в куртке?
– Нет, шел быстрее, словно хотел нагнать или обогнать его.
– На каком расстоянии от них вы находились?
– Может, метрах в ста… Я могу показать.
– Тот, что шел первым, не оборачивался?
– Нет. Другой его догнал. Я увидел, как он поднял руку и опустил… Ножа я не заметил… Он ударил несколько раз, и парень в куртке упал ничком на тротуар. Убийца зашагал по направлению к улице Шмен-Вер, но потом вернулся. Он, наверное, нас видел – мы были уже метрах в шестидесяти. Но все же наклонился и нанес еще несколько ударов.
– Вы не погнались за ним?
– Знаете, я довольно полный, к тому же у меня эмфизема. Мне трудно бегать, – смутился и покраснел Джино. – Мы пошли быстрее, а он тем временем завернул за угол.
– Шума отъезжающей машины не слышали?
– Пожалуй, нет… Не обратил внимания.
Жанвье машинально, без всяких указаний Мегрэ, стенографировал.
– Вы подошли к раненому и…
– Вы видели то же, что и я. Куртка в нескольких местах была разорвана, на ней выступила кровь. Я тут же вспомнил о докторе и бросился к господину Пардону, а Лючии велел оставаться на месте.
– Почему?
– Не знаю. Мне показалось, что оставлять его одного нельзя.
– Жена рассказала что-нибудь, когда вы вернулись?
– Пока я бегал, мимо, как нарочно, никто не проходил.
– Раненый что-нибудь говорил?
– Нет. Дышал с трудом, в груди что-то булькало. Лючия может подтвердить, но сейчас она очень занята.
– Больше ничего не припомните?
– Ничего. Я рассказал все, что знаю.
– Благодарю вас, Джино.
– Как поживает госпожа Мегрэ?
– Спасибо, хорошо.
Сбоку от лавки узкий проход вел во двор; там в застекленной мастерской работал паяльщик. В квартале было много таких дворов и тупиков, где трудились мелкие ремесленники.
Они пересекли улицу, прошли немного, и Мегрэ открыл дверь кафе «У Жюля». Днем там было почти так же темно, как вечером, и горел молочный плафон. У стойки, облокотившись, стоял неуклюжий мужчина, между брюками и жилетом виднелась выбившаяся рубашка. У него был яркий цвет лица, жирный загривок и двойной подбородок, похожий на зоб.
– Что прикажете, господин Мегрэ? Стаканчик сан-серского? Его прислал мне двоюродный брат, который…
– Два, – ответил Мегрэ, в свой черед облокачиваясь о стойку.
– Сегодня вы уже не первый.
– Был газетчик, знаю.
– Он снял меня, как сейчас, с бутылкой в руке… Познакомьтесь, это Лебон. Тридцать лет проработал в дорожной службе. Потом попал в аварию и сейчас получает пенсию да еще немного за поврежденный глаз. Вчера вечером он был здесь.
– Вы вчетвером играли в карты, верно?
