– То есть академических исследований не было? Ни на одной из кафедр?
– Нет, насколько я знаю, – Бруно нахмурился. – Темка довольно бредовая. Ты сам должен понимать.
– Понимаю, – признал Ланье. – Но одну бредовую идею можно растащить на много мелких дельных идей.
– Тут я с тобой согласен, – признал толстяк. – Но никакой толковой информации о своих Вратах ты не найдешь. И что-то мне подсказывает, что, промаявшись недельку, ты эту идею бросишь, как и все до тебя. Если, конечно, не свихнешься на ней, как Ризанос.
– Кто? – встрепенулся Ланье. – Знакомое имя.
– Да ты должен его помнить, – сказал Бруно. – Помнишь, на последних курсах прикладной философии был такой старший магистр. Старый хрыч, сумасшедший, как мартовский заяц. Все твердил о парадоксах и разветвлении времен.
– Да, в самом деле, припоминаю, – Ридус нахмурился. – Кажется, его звали Тьен.
– Точно, – Бруно с восторгом хлопнул в ладоши. – Так и есть.
– И что, он интересовался Вратами?
– Не то слово! – отозвался толстяк. – Он на них был повернут. Только и бормотал о них.
– Погоди, – сказал Ланье, – что-то я давно его не видел…
– Так его списали в тот же год, когда он окончательно выжил из ума, – добродушно откликнулся Бруно. – Я его запомнил только потому, что сам отвозил его домой в карете медиков. Старый хрыч окончательно двинулся, все бормотал о демонах, его преследовавших. Так что ему назначили пенсион и спровадили подальше от студентов.
– А ты не знаешь, он еще жив?
– Скажем так, я не слышал о том, что он умер. Может, и жив еще.
– Куда ты его отвозил? Адрес помнишь?
– Цветочная, двадцать пять. Дом, принадлежащий Магиструму. У бедняги не было родственников, так что его законопатили в приют. Ну, знаешь, эти съемные квартиры, для отставных.
– Да, да, я помню, где это, – Ланье, спохватившись, поднялся с дивана. – Спасибо, Бруно!
– Постой! – отозвался тот, схватив приятеля за полу плаща. – Пообещай мне две вещи.
– Какие? – удивился Ридус, пытаясь вытащить плащ из кулака толстяка.
– Первое – ты не двинешься на этой идее, как старина Ризанос, и не сойдешь с ума. Ты еще должен поработать над моей проблемой сечения медных проводов.
– Обещаю, – нетерпеливо бросил Ланье, – пусти же!
– Второе, – невозмутимо продолжал магистр, – если ты что-то раскопаешь, то на этот раз поделишься со старым добрым Бруно, что помог тебе.
– Да, да! – воскликнул Ланье. – Все тебе расскажу, все, что узнаю!
– Тогда лети, пташка, – с грустью вздохнул Бруно, разжимая кулак.
Ланье ринулся к дверям. Набросив на плечи плащ и схватив в охапку цилиндр, трость и перчатки, он бежал из столовой магистров.
Бруно, провожавший его взглядом, покачал головой.
– Вот бедняга, – сказал он. – Какая жалость. Боюсь, у нас появится второй Тьен Ризанос. А какой многообещающий ум. Был.
Бруно затянулся, выпустил в воздух очередной сизый клуб едкого дыма и печально вздохнул.
* * *
Чуть позже Альдер так и не смог объяснить себе, почему он это сделал. На Кольцевой он действовал по наитию, повинуясь нелепому предчувствию, отступив от собственных правил ведения дел. Одно из таких правил недвусмысленно гласило: не отвлекаться на то, что не ведет к выполнению задания. Поэтому Верден удивился, когда, отворачиваясь от Каро, он сотворил легкое заклятие слежения. Это был сильно упрощенный вариант снятия образа ауры, простейшее действие, давно ставшее для следопыта столь же естественным, как дыхание.
