– Петр, не смеши! – вдруг как-то странно хрюкнула Оля. – Ты можешь мне сказать, что сейчас ешь – свинину или курятину?
– Мамочка, это не играет значения! – хрюкнул и Петя. – Главное, чтобы вкусно и питательно.
– Думаю, мы едим свинину – предположил я, тоже немного подхрюкивая.
Вскоре мы нахрюкались вдоволь – вкусно и питательно. И сидели, прямо скажем, с отупевшими свиными рылами. За исключением, конечно, Оли.
– Что будем на десерт? – поинтересовалась она.
Я открыл меню такой толщины, что оно напоминало скрижали завета, полученные когда-то Моисеем.
Первое, попавшееся на глаза, как-то удивило, и я прочитал для смеха.
– Французский коньяк столетней выдержки. Пятьсот долларов за рюмку!
Петя опять захрюкал, а Оля сказала с некоторым вызовом:
– Вообще-то я не против. Будет, что вспомнить!
– Ну уж, мамочка, это дудки! – подпрыгнул Петя. – На пятьсот долларов можно месяц не просыхать. Доживешь до ста лет, куплю тебе бутылку соответствующей выдержки. А пока пей, чего попроще!
Оля внезапно обернулась ко мне:
– Купите даме всего одну рюмку столетнего коньяка!
– Мы, кажется, уже на «ты», – сказал я оторопело.
– Тем более, – согласилась Оля. – Так купишь или нет?
Я оказался в труднейшем положении. На этот прямой вопрос надо было отвечать однозначно. Но что? Я бегло взглянул на Петю – он отвел глаза, будто бы изучая лианы, свисавшие с потолка. Пауза затягивалась, а в голову не приходил достойный ответ.
Обычно в таких душещипательных местах повествование прерывается, и видишь мелкий хвостик: «продолжение в следующем номере». Или же внезапно начинается землетрясение.
Я тупо перебирал всяческие варианты, как гимназист, начисто позабывший, что следует за строкой – «Мороз и солнце, день чудесный…» Не мог же я попросту сказать: «Шиш тебе, Оля!» Это явно не укладывалось в мой образ. Впрочем, почему бы и не сказать – хрен с ним, с образом.
Чувствуя себя препаршиво, я выдавил:
– Кажется, у меня нет при себе нужной суммы.
Но Оля играла в быстрые шахматы.
– Ничего, – улыбнулась она. – Петр даст взаймы!
Это был сильный, но чуть-чуть неточный ход. Он подключал Петю, который, как было заметно, хотел остаться вне игры, простым зрителем.
– Я не дам ему денег, – сказал Петя угрюмо. – Мы знакомы всего неделю – чего доброго не отдаст!
– Он напишет расписку, – предложила Оля. – Или оставит чего-нибудь в залог…
– Ни расписок, ни залогов! – сказал я в отчаянии. – Мне не нужны эти деньги! Расплачусь кредитной картой.
Оля положила руку на мое плечо:
– Видишь, всегда можно найти выход – было бы желание! Кстати, мне не нравится столетний коньяк. Не хочу!
– Нет! Теперь выпьешь! – сказал я жестко, отбрасывая Олину руку и подзывая Ленина Ивана, – Ванюша, принеси-ка столетнего коньяку!
Казалось, его хватил легкий удар:
– О, простите, простите, но столетний кончился, – сказал он с таким видом, будто только что допил бутылку. – Может быть, вас устроит пятидесятилетний?
– Нет, это барахло мы не пьем, – потряс я головой. – Нету ли портвейна? «Три семерки» или «Агдам».
Это добило Ленина Ивана. Он сокрушенно вздохнул, чувствуя, что предает свое русское имя.
– Тогда три кофе! – распорядился я.
– Столетней выдержки, – добавила Оля.
