***
Утро 27 сентября 1508 года оказалось самым тёплым за всю осень. Из-за чего от реки по всей деревне Ягодное расстелился густой туман. В маленькой бревенчатой избе с рассветом забегали мамки да служки с кадками, тряпками, угольями и свечами. Девочка Палашка бежала за водой с пустой кадкой, такой большой, что она сама могла в ней поместиться. Кадку отобрали, вручили ворох мокрых тряпок снести в баню отпаривать. Словно лань, Палашка слетела с порога, роняя на бегу тряпки и скрылась за избой, где стояла маленькая натопленная заранее банька.
Тяжёлые ворота отворились снаружи. Во двор въехала повозка. А на ней кучером ехал батюшка Виссарион Петрович. Он привёз из города повитуху. Моя матушка Настасья Ильинишна разрешалась от бремени мной.
***
Я ощущала, что буквально весь мир меня дожидается. Спокойно и терпеливо. Но не моя матушка! На третьей неделе беременности она стала выглядеть очень измученной. И последующие 7 месяцев ей казалось, будто она не своё дитя носит и родит мальчика – посланника самого Сатаны. О причине подобного помешательства я узнаю намного позже.
В утро 27 сентября завершалась тридцать третья неделя. Матушка вскочила до рассвета. Словно, что в темечко клюнуло! Кинулась будить батюшку.
–– Кликай повитух! Уж нет мочи! Дай Боже, к полудню разрешусь от бремени. Да поживее, батюшка, не медли. Господь, чай, видит – уж нет мочи моей более… Это дитя всю меня извело! Словно не матерь я ему… Пожалело бы!..
Пока батюшка протирал глаза в недоумении, матушка высилась над ним руки в боки, всё причитала да охала. Потом стала тормошить копну сена в мешке под батюшкой и, тот вскочил на ноги. Но ещё долго не просыпался.
– Смилуйся… – батюшка, было, взмолился, а перечить не посмел.
Повертелся на месте, сходил к ушату с водой, вымыл лицо и руки. С минуту глядел на матушку молча.
– Душенька! Тот час же велю Палашке собрать мне повозку. Поеду за повитухой Настасьей Полушиной. Она у бариновской дочки роды принимала. – говорил он, кивая головой и тряся густой бородищей.
Матушка немного обмякла с этих слов. А батюшка взял за руки и легонько сжал их в своих ладонях, заверив, что всё устроит.
Можно решить, что роды начались с этого. Но, на деле – гораздо ранее. Как только матушку впервые от бремени замутило. Она тут же уразумела, что зачала меня и сообщила об этом батюшке. Он запрыгал от счастья. А матушка уже про себя думала, как бы поскорее родить и не мучиться от ужасного чувства неприятия, поселившегося в её утробе вместе со мной.
Никаких схваток у матушки будто бы и не было. Она до последнего бегала по избе и гоняла служек, что прислал ей батюшка на помощь. А в самый ответственный момент с первыми лучами солнца матушка просто присела на корточки и вытужила меня прямо в свой подол. Тут же одна из служек постелила на пол конопляное одеяло и, матушка улеглась на него со мной на руках, прижатой к груди.
Увидев меня вот так впервые, в матушке проявилось доселе невиданное ей, не ощущаемое ранее, чувство. Она будто пробудилась от дурмана мирского сна и больше не желала засыпать. Её реальность отныне кардинально изменилась. Она держала меня у груди и улыбалась мне, будто стала вдруг совсем иным человеком.
Мы долго лежали вдвоём на полу, прислушивались к дыханию и сердцебиению друг друга. Я молчала. Никто не заставлял меня кричать, как это делают в «цивилизованных современных» роддомах. Было тихо, темно и тепло. Матушкина грудь рядом. Я помню, как наглядевшись в глаза матушке, наконец потянулась к груди сделать первые глотки молозива… И в тот момент для меня началось моё самое невероятное и потрясающее путешествие…
