Солнечный свет скользнул по его носу, и странный комфорт разлился по телу. Он почувствовал чью-то приятную близость к своему телу, потому, улыбнувшись, открыл глаза.
На краю дивана, проваливаясь через плед, сидела Алекс.
– Доброе утро! И, знаешь, ты очень сладко спал!
– Доброе, – Клаас поднялся с подушки, – как ночь? Всех убила в доме Маркуса?
– Телесных я не трогала, я обратила внимание, они просто получают удовольствие, играя с ним, а вот самих Пожирателей три штуки убила. Пришлось ещё нескольких убить по дороге к тебе, просто приближаются холода, люди тоскуют по летнему счастью, Пожирателей все больше и больше, потому я слегка задержалась. Но потом я пришла и легла рядом и наконец поспала.
– Короче говоря, ночка удалась! Выспалась?
Девушка кивнула.
Клаас поднялся и сел рядом с Алекс.
Сейчас он видел её впервые в солнечном свете, и она казалась ему такой красивой. Её рыжие медные волосы блестели и были убраны в хвост на затылке. Большие серо-зеленые глаза светились, а из-за улыбки на обоих щеках появились ямочки. И губы её казались мягкими, тёплыми, слегка влажными, светло-розового цвета.
"Её бы поцеловать" – подумал Клаас.
– Я вроде тоже выспался, но кажется, немного спина ночью затекла.
– Возраст даёт о себе знать? – с усмешкой спросила Александра.
Клаас почувствовал, как настроение его падает, и перевел взгляд на Алекс.
– А твое время?
– Я не старею, – ответила она, – я же мертва.
– Для меня ты живее многих живых, – немного обижено ответил Клаас.
Александра, услышав это, печально улыбнулась, но потом постаралась вернуть Клаасу хорошее настроение.
– Так мы идём куда-нибудь? Ты звал на свидание! – напомнила Алекс.
– Конечно.
Алекс была рядом. Весь день. Она улыбалась, смеялась, кружила вокруг, сияя своими глазами точно, как живая, потому Клаас даже забывал иногда о том, что гуляет с умершей девушкой, а когда вспоминал, чувствовал, как все внутри него сгорает от обиды.
Сначала они пошли в парк, ко всему Клаасу было интересно узнать, что произошло с телом убитой проститутки.
Скамья была окружена лентой, за которую переходить было нельзя, подмыта была кровь, а флажками было обозначено тело погибшей.
– Не волнуйся, никто и не узнает, что ты там был, – говорила Алекс, и Клаас зная, что вокруг слишком много людей, в ответ лишь еле заметно кивнул.
Дальше они пошли в картинную галерею, где людей практически не было, и порой Клаас мог шептать что-нибудь Александре, а когда они заметили, что вокруг нет вообще никого, Клаас начал говорить в полный голос.
– А вообще, какая разница? – усмехнулся Клаас. – Пусть и считали бы меня психом.
– Если ты не боишься клейма, можешь говорить не шепотом, – Алекс пожала плечами, – а как тебе эта картина?
Она была усыпана множеством капель различных цветов: синий, красный, жёлтый и зелёный.
– Я, похоже, не понимаю подобного искусства! Что хотел сказать автор, брызнув на холст красками?
– Не знаю, картина напоминает хаос.
– Хаос? – переспросил Клаас. – Будь это хаосом, холст был бы чистым.
– Почему? Хаос – это же беспорядок!
– Потому что цвета – это порядок, а вот все цвета вперемешку это беспорядок, это белый цвет, – ответил Клаас.
