А ещё я ревнив. О да, очень ревнив. Ты говорило мне, что ревность разрушает. Но пойми же, ненаглядное, ведь ты – одно, а нас много. И все твердят, твердят о своих чувствах. И что остаётся? Только ждать, что когда-нибудь поймёшь: мои чувства во сто крат сильнее, чем у всех соперников, вместе взятых. Не веришь. Хотя и не говоришь прямо об этом, но чувствую – не веришь. Ну и не верь – всё равно тебя люблю. Всё равно никому – слышишь ли там, наверху?! – никому тебя не отдам. Мне проще выдохнуть весь воздух и уйти на дно, чтобы раздавило ты меня, расплющило в морской железный ил. Но даже он каждой песчинкой своей будет шептать нежные слова любви, будет с тобой всегда и всюду, будет в тебе.
Никуда от меня не деться тебе. Нет, не старайся, не выйдет.
А наверху ласковое солнышко греет тебя. А наверху снова водят вокруг чаек хороводы любви красавцы бакланы и басят, гундося, демонстрируют своё либидо. Ты не пускаешь меня наверх, не хочешь меня больше слушать.
Нет выхода – я ухожу на дно, выдохнув весь запас воздуха, отрезав тем самым возможность снова вынырнуть. Сигнала “СОС” не подам – не дождётесь! Буду жить здесь, с тобой, в тебе.
Прощайте все! Я люблю тебя, Море!»
Ты ответила почти тут же.
– Привет, – ты смеялась в трубку так легко и задорно, что невольно улыбался и я. – Теперь ты много раз написал слово «море», которого я опять не разглядела за частоколом твоих обостренных чувств.
– Да? Не может быть, – я подыграл тебе, это было, конечно, не о море написано. Но как же мне было исполнить твою просьбу хорошо, когда самого моря я в жизни не видел. Хотя любил и мечтал о нем с детства. Но тебя-то я любил больше.
Посмеялись в трубку над этим. Я не переходил за границу дозволенного тобой выяснения, а ты не подталкивала.
– Слушай, – спросила, – а как там наш Юрка?
– Какой? – я не сразу понял, про кого ты, я-то лично в них уже запутался, в этих Юрках.
– Как какой? Сколько ему лет? Где ты его оставил? Уже, наверное, серьёзный офицер при солидных погонах?
– Нет. Я оставил его там, где мы с тобой его и бросили – на первом курсе училища. Ему было там не очень уютно, помнишь? Мы с ним скучали по тебе и забыли жить дальше и…
– Не продолжай, не надо. Я помню. Отправь его куда-нибудь в море, и пусть он сам мне напишет об этом. Он его увидит своими глазами, не то что ты, мечтатель, и рассказ его не будет отдавать ничем другим, кроме того, что я хочу. Пусть Юрка напишет мне о своём первом выходе, ладно?
– Да, – я с радостью согласился. – Да. Как ему к тебе обратиться в письме?
– Он знает одну букву, – ты снова засмеялась, переливая звуки. – Так и обращаться.
Я бросился в Юркину жизнь с утроенными силами. За него, себя и тебя. В благодарность ему за то, что он может опять сблизить нас. У него есть шанс. От переполнявших меня радостных эмоций я не обратил внимания, что ты знаешь: я в курсе, какой буквой к тебе обращаться…
«Здравствуйте, Ю!
Не знаю, как у Вас, а у меня день с самого утра задался. Хотите – спросите, чем задался. Но лучше не спрашивайте – я и сам не знаю ответ. Просто мне как-то по-иному – теплее и задумчивее – стало смотреть в окно, ведь где-то там далеко живёт человек, который хочет знать от меня, обычного Юрки, мою правду о море. Море – вся моя жизнь. Вы думали – любовь? Тоже да. Порой.
Вот вам письмо о моей первой встрече с ним.
Простите, я немного волнуюсь.
1
После первого курса училища нас, четырнадцать человек, разных во всём, кроме любви к морю и, пожалуй, размеров одежды, определили на месяц практики на одну из северных баз.
