– Тут высоко, давай я тебя подсажу, – предложил Сергей.
Катя подумала, что снова почувствовать его руки на своей талии будет свыше её сил, и резко отказалась:
– Нет! Я сама. Я всё делаю сама.
Но всё же он сумел её смутить, когда опустился на одно колено:
– Тогда наступи мне на коленку и лезь сама.
Катя вспомнила, что она в юбке, и едва не заплакала:
– А ты отвернись.
Он просчитал ход её мыслей и встал:
– Давай я первый вылезу, а потом вытяну тебя за руки.
Сейчас, когда опасность миновала и Вера оказалась живой и здоровой, Кате захотелось выглядеть перед Сергеем красивой, стройной, отважной девушкой, а не форменным чучелом с растрёпанными волосами и мокрой юбкой, с которой стекают потоки грязи. Правда, вид Сергея был не намного лучше. Хотя нет, всё-таки намного, потому что у него были необыкновенные зеленоватые глаза цвета капустной кочерыжки и обаятельная улыбка, к которой тянуло прикоснуться пальцем.
Чтобы поскорее прекратить свои страдания, Катя заторопилась. Дождалась, когда Сергей выберется из подвального отсека, выбралась сама, обняла Веру и повернулась к Сергею:
– Счастливо оставаться! – И после долгой паузы, прошептала: – Я буду тебя помнить.
* * *
Отправляясь утром за капустой, Катя и Вера шли по городу, застывшему в суровом ожидании. Ленинградцы торопились на работу, вели детей в детские сады, плакали, смеялись, любили. Они были готовы ко всему, и враг не застал их врасплох, но к вечеру многие люди превратились в разорванные куски мяса, были задавлены рухнувшими домами или сгорели заживо. Ленинград стал полем боя.
Когда Катя и Вера, грязные и измученные, ввалились в квартиру, Ниночка громко заплакала, а Ваня застыл в дверях, как испуганный зверёк, и глаза у него стали круглыми:
– Мама, что с тобой?
– Всё хорошо, Ванюша. Это мы с Катей на поле перепачкались. Понимаешь, поле очень грязное и людей на нём много. Я упала случайно. И Катя тоже. Посмотри, мы принесли целый мешок капустных кочерыжек. Сейчас я помоюсь и очищу вам по прекрасной кочерыжке. Вы ведь любите капусту?
Вера говорила с лихорадочностью больного, который уверяет доктора, что абсолютно здоров. Нельзя пугать детей. Нина такая чувствительная девочка! Чуть что – в слёзы. Ваня перемолчит, а ночью намочит простыню и потом будет долго переживать и стыдиться.
– Мама! – прервало её речь восклицание Вани. – По радио сказали, что был обстрел и много домов разрушено. Скажи правду – вы с Катей попали под обстрел?
Вера закусила губу. Будь вопрос сына ничего не значащей мелочью, она бы соврала не задумываясь, но теперь война и дети должны знать правду.
Тяжело опустившись на банкетку под вешалкой, она притянула к себе детей и вдохнула их родной запах, до сердечной боли осознавая свою нежность.
– Да, Ваня, мы попали под обстрел. Но переждали его в убежище.
– Я так и знал. – Голос сына зазвенел на высокой ноте. – Когда по радио передали воздушную тревогу, я сразу вспомнил про тебя.
Наверное, Нина и Ваня ждали её у окна, слушали радио, беспокоились, бегали к входной двери смотреть в щёлку, кто идёт. Дети не виноваты, что взрослые затеяли войну.
Вера постаралась придать голосу уверенность:
– Ничего, родные, папа нас защитит, и война скоро закончится. Надо только немножко потерпеть.
– Мы понимаем, мама, – за двоих ответил Ваня, пока Нина устраивалась к ней на колени.
Вера хотела подняться, но сидеть в полутёмном коридоре под вешалкой и обнимать детей было так хорошо, что она не двигалась. Для полного счастья сейчас недоставало только мужа, которого она любила до самозабвения.
