А когда началась война, Евсеева принесла в домоуправление две пары валенок:
– Егор Андреевич, отдай кому-нибудь из эвакуированных. Им нужнее. По Гражданской войне помню, что эвакуация хуже пожара. Сама без оглядки бежала, когда в нашу волость петлюровцы пришли.
Егор Андреевич протяжно вздохнул, выдавливая воздух из слипшихся лёгких:
– Эх, Ильинична, Ильинична, теперь ты эвакуировалась на тот свет. Там примут в чём есть.
Отхлёбывая из стакана буроватую жижу, Егор Андреевич вдруг почувствовал себя очень старым. Тяжело хоронить однолеток. А молодых ещё труднее.
Он снова отошёл к столу. После горячего кипятка наваливалась дремота. Сколько он уже не спал? Пожалуй, вторые сутки.
Вчера целый день гремела тревога за тревогой. Ночью он с фонариком ходил проверять посты на крыше, а сегодня с самого утра наведался в ЖЭК заполнить данные на продуктовые карточки и договориться насчёт вывоза металлолома. У ленинградских заводов заканчивалось сырье для производства оружия, и Ленгорисполком дал задание жилуправлениям повсеместно организовать сбор металлолома.
Цепочку размышлений прервал осторожный стук в дверь:
– Егор Андреевич, к вам можно?
– Заходите.
Когда в приоткрывшуюся дверь с улыбочкой вошёл Гришин, Егор Андреевич обратил внимание, что Михаил Михайлович совершенно не похудел и не опух, а выглядит свежим, можно даже сказать, отдохнувшим. Кожа не землистая, как у большинства ленинградцев, и ступает уверенно.
– Слушаю вас, товарищ Гришин.
Михаил Михайлович с осторожностью переместил тело на стул и достал из кармана бумажку:
– Вот я тут заявочку принёс на ремонт окна. Очень прошу, поспособствуйте, товарищ управхоз. – Гришин крестообразно сложил руки и прижал их к груди. – Дежурные вчера зажигалку с крыши скинули и прямо мне в окно. Все стёкла выбиты. Диван подпалили. Это не по-советски. Теперь вы должны прислать мне плотника, чтобы он стёклышки вставил за счёт ЖЭКа. Я человек одинокий, немощный, может, одной ногой в могиле стою, – положив листок на стол, он прижал его ладонью и стал продвигать в сторону Егора Андреевича, елейно поглядывая ему в глаза. – Так исполните заявочку?
К лицу Егора Андреевича прилилась волна гнева. Едва сдерживаясь, он окинул взглядом благообразное лицо Гришина и отчеканил:
– Забейте своё окно фанерой, товарищ Гришин, или подушкой заткните, а у меня, знаете ли, война на дворе – не до стёкол.
Наверное, он перебрал с криком, потому что Гришин вздрогнул и скукожился.
– Понял, я всё понял, не обессудьте. Это я так, не подумав. По старой памяти, как к советской власти.
Привстав со стула, он стал пятиться спиной, пока не вышел за дверь конторки.
«Противный тип», – подумал Егор Андреевич, но тут же забыл о Гришине, потому что сигнал метронома сорвался в галоп и диктор тревожно сообщил: «Воздушная тревога! Воздушная тревога!»
* * *
Пару валенок, принесённых Евсеевой, Егор Андреевич отдал беженке в квартире Гришиных.
На стук открыл сам Гришин в длинном стёганом халате до пят и с книгой в руке.
При виде Егора Андреевича его глаза приобрели масляное выражение:
– Егор Андреевич, счастлив, так сказать, созерцать! Неужели насчёт заявочки на стёклышки? Я уж и не надеялся.
– Нет, к соседке вашей, Алевтине Бочкарёвой.
– Так вам дальше по коридору.
Наклонившись в полупоклоне, Михаил Михайлович исчез за дверью, успев пожаловаться:
– А я, знаете, всё один да один. Лерочка перешла в институт на казарменное. Совсем меня, старика, забыла.
