Мера бытия - страница 6



Ил-16 является первым в мире серийным высокоскоростным низкопланом с убирающимся шасси.

К началу Великой Отечественной войны самолёт устарел, однако именно он составлял основу истребительной авиации СССР. Советские лётчики называли его «ишак», испанские – «моска» (муха), а немецкие – «рата» (крыса)[2].

* * *

Спящую Катю встряхнуло с такой силой, что голова с размаху стукнулась о скамейку.

Бомбят? Напружинившись всем телом, она вскочила и увидела, что по тропинке между деревьями удирает невысокий парень с её саквояжем. Она успела рассмотреть коричневую вельветовую куртку, серые школьные брюки и стриженый затылок с чёрными волосами.

Он бежал быстро, но неумело, вихляя спиной из стороны в сторону.

– Ах, ты гад! Отдай сейчас же! Всё равно догоню!

Катя рванулась вдогонку с такой скоростью, как если бы сдавала нормы ГТО по бегу.

В школе она завоевала высокую – третью ступень и очень гордилась тем, что пришла к финишу первой.

– Стой!

Не сбавляя темпа, парень обернулся, расширяя рот в ехидной ухмылке.

– Ты ещё улыбаешься!

Злость придала Кате сил. Разъярённой кошкой прыгнула на спину вора, зажав в кулак его воротник. От сильного толчка парень упал. Сцепившись, они покатились клубком по земле. У парня были крепкие руки, и это Катя сразу почувствовала. Но она превосходила его в гибкости и ловкости, а кроме того, на её стороне была правда, а значит, победа.

Извернувшись, Катя оседлала противника и двумя руками подняла над головой саквояж, чтобы с размаху обрушить его вниз. Глаза парня испуганно зажмурились. Он обречённо вжал голову в плечи, готовясь принять удар, но Катя вдруг поняла, что не может бить лежачего.

Медленно встав на ноги, она с презрением бросила:

– Ворюга!

Парень, распластавшийся на земле, вызывал у неё отвращение. На рытье окопов, под пулями и бомбёжками, работали и погибали слабые, больные, старые. А он, молодой и здоровый, в это время вырывал у людей сумки из рук.

Отойдя на пару шагов, она оглянулась:

– Ты враг. Вместо того, чтобы воевать, ты помогаешь фашистам. У меня маму убили, когда она копала траншеи, чтобы защитить Ленинград. Тебя, паразита, защитить.

Если бы Катин взгляд мог испепелять, то от парня осталась бы горстка пепла.

Он сел и вытер рот рукавом:

– Дура! Никого не надо защищать, потому что немцы всё равно скоро захватят город. Ты что, совсем того? – Он покрутил пальцам у виска. – Не видишь, как Красная армия драпает?

Кровь бросилась Кате в лицо, и она закричала:

– Я думала – ты враг, а ты хуже! Ты – предатель! Я тебя бить не стала, а тебя надо не бить, а расстрелять, как паникёра и труса!

Она захлебнулась от клокочущей ярости. Глаза парня смотрели на неё с вызовом, как будто ожидая, что она снова бросится на него.

Несколько секунд Катя молча разглядывала его лицо, пока он не опустил голову, а потом с презрением бросила:

– Руки об тебя марать противно! Не знала, что бывают такие ленинградцы.

Прошагав военными дорогами чуть не сотню километров, Катя ожидала застать полностью разорённый город. Но, несмотря на заколоченные витрины магазинов и оклеенные бумагой окна, широкая улица, по которой она ступала, поражала своей чистотой и величием. Слышался звон лопат. В парках и скверах копали щели, чтобы прятаться от взрывной волны. Щели представляли из себя траншею с крышкой, наподобие погреба. На фасадах домов виднелась свежая кирпичная кладка. Оконные проёмы были превращены в пулемётные амбразуры.